Маленький человек (История одного ребенка)

Жак преувеличивал немного. Он жил в доме, рядом с церковью, в маленькой мансарде, в пятом или шестом этаже; окно его комнатки выходило на Сен-Жерменскую колокольню и находилось на одном уровне с циферблатом часов на колокольне.

Войдя в комнату, я радостно воскликнул:

— Огонь в камине! Какое счастье!

И я тотчас подбежал к камину и стал греть свои окоченевшие от холода ноги, рискуя расплавить резину. Только в этот момент Жак заметил мою странную обувь. Она очень рассмешила его.

— Милый мой, — сказал он, — есть много знаменитых людей, которые пришли в Париж в деревянных башмаках и хвастают этим. Ты будешь хвастать тем, что приехал в Париж в резиновой обуви, это гораздо оригинальнее. А пока надень эти туфли и приступим к пирогу.

Говоря это, добрый Жак придвинул к пылающему камину столик, который стоял уже накрытый в углу.

II. "ОТ СЕН-НИЗЬЕРСКОГО АББАТА"

Боже, как хорошо было в эту ночь в комнате Жака! Как весело отражался огонь камина на нашей скатерти! Как пахло фиалками старое вино в запечатанной бутылке! А пирог! Как вкусна была его поджаристая корочка! Теперь не делают таких пирогов. И вина такого ты никогда не будешь пить, бедный Эйсет!

Сидя против меня, по другую сторону стола, Жак постоянно подливал мне вина, и каждый раз, когда я поднимал глаза, я встречал его нежный, чисто материнский взгляд, устремленный на меня. Я был так счастлив! Меня точно охватила лихорадка, и я говорил, говорил без умолка.

— Да ешь же, — настаивал Жак, накладывая мне на тарелку.

Но я продолжал говорить и почти не ел. Тогда, чтобы заставить меня замолчать, Жак сам начал говорить, рассказывать все, что он делал в течение этого года.

— Когда ты уехал, — сказал он (он всегда говорил о самых грустных вещах со своей доброй, милой улыбкой), — когда ты уехал, у нас стало еще мрачнее. Отец совсем перестал работать. Он проводил все свое время в магазине, браня революционеров и называя меня ослом, но это нисколько не улучшало положения. Каждый день протестовались векселя, через каждые два дня являлись к нам судебные пристава. При каждом звонке мы вздрагивали… Ах, ты уехал во-время!

"После месяца такого ужасного существования отец мой уехал в Бретань по поручению Общества Виноторговцев, а мать к дяде Баптисту. Я провожал их обоих, и, можешь себе представить, сколько слез я пролил… После их отъезда вся наша обстановка была продана с молотка — на моих глазах, у дверей нашего дома! О, если бы ты знал, как ужасно присутствовать при разорении домашнего очага! Трудно сказать, насколько эти неодушевленные предметы нашей обстановки связаны с нашей душевной жизнью… Уверяю тебя, когда уносили бельевой шкаф — ты знаешь, тот, на котором были нарисованы розовые амуры и скрипки, — мне хотелось побежать за носильщиком и крикнуть: "Оставьте его!" Ты ведь понимаешь это чувство, не правда ли?

"Из всей нашей обстановки я оставил себе только стул, матрац и половую щетку; щетка эта очень пригодилась впоследствии, как ты увидишь. Я перенес все это богатство в одну из комнат нашей квартиры на Фонарной улице, так как за нее было уплачено за два месяца вперед, и, таким образом, очутился один в этом большом, холодном, пустом доме. Боже, как тоскливо было там! Каждый вечер, возвращаясь из конторы, я с новым ужасом смотрел на голые стены помещения; я переходил из комнаты в комнату, хлопал дверьми, чтобы нарушить мертвую тишину. Иногда мне казалось, что меня зовут в магазин, и я кричал: "Сейчас, сейчас!" Когда я входил в комнату матери, мне все казалось, что увижу ее в кресле, у окна, с вязаньем в руках…

"К довершению несчастья, в доме опять появились тараканы. Эти ужасные твари, которых мы с таким трудом выжили по приезде в Лион, узнали, вероятно, о вашем отъезде и произвели новое нашествие, более ужасное, чем первое… Вначале я пытался сопротивляться им. Я проводил вечера в кухне, со свечой в одной руке и с щеткой в другой, отбиваясь, как лев, но не переставая плакать. К сожалению, я был один и должен был разбрасываться… не то, что во времена Ану; впрочем, и тараканы явились теперь в несравненно большем числе. Я даже уверен в том, что все лионские тараканы — а их немало в этом большом, сыром городе, — все они, говорю я, сплотились, чтобы завладеть нашим домом. Кухня была совершенно покрыта ими, и я, в конце концов, вынужден был уступить ее им. Иногда я со страхом смотрел на них в замочную скважину. Их было, вероятно, много. много тысяч… Но ты, может быть, думаешь, что они ограничились кухней? Как бы не так! Ты не знаешь, как назойливы эти пришельцы севера! Они стремятся завладеть всем. Из кухни они, несмотря на двери и замки, перешли в столовую, которая служила мне спальней. Я перенес кровать в магазин, а оттуда в зал. Ты смеешься? Желал бы я видеть тебя на моем месте!