Маленький человек из Опера де Пари

А толстая Луиза мне: «Нет, — говорит, — в последний раз две недели назад заглянула и с тех пор не показывалась, у меня для ее кисок уж пять мешков сухарей скопилось, девать некуда». «И что ж нам делать?» — спрашиваю. «Надо бы к ней наведаться — мало ли что», — отвечает. Ну мы и наведались. Стучали, стучали — тишина. Обошли сад. Глядь-поглядь, а там ни одной кошки, вот тут-то мы еще пуще забеспокоились. Потом смотрим — мать честная, дверь кухонная нараспашку стоит, внутри все дождем залило, и такой бардак, такой бардак! Ну, мы дом обшарили, конечно, — надо ж было проверить. А в доме — никого, словно хозяйка съехала в такой спешке, что с собой ничего взять не успела. Мы уж решили, что дочь ее к себе увезла наконец, вышли из дома, и вижу я вдруг: кот облезлый на краю колодца сидит. «Это ж Господин Дюверзьё», — говорю я толстой Луизе. А он сидит и смотрит на нас эдак чудно, будто подойти поближе приглашает. Мы подошли — что за чудеса! — крышка колодца гвоздями прибита. Это где ж такое видано, чтобы крышки колодцев гвоздями прибивали? А воду как брать, скажите на милость? «Луиза, — говорю я Луизе, — надо твоего хлебопека Фернана звать, что-то тут нечисто». А уж когда мы Фернана привели и он гвозди клещами повыдрал да крышку поднял — матерь божия, я чуть не сомлела. Бедняжка-то завонялась уже — таким смрадом из колодца в нос шибануло! А Фернан как увидел кучу тряпья внизу, в водице, смело так говорит: «Полезу-ка я поближе гляну» Привязал веревку к колодезному вороту и спустился, а когда вылез, белый был как простыня и бормотал всё: «Мертвая она, легавых зовите, мертвая совсем». Вот так сперва жандармы сбежались, потом сам комиссар с судебным доктором прибыть изволили — целая делегация! Доктор сказал, что мадам Арбуа задушили, а уж потом в колодец сбросили, и полицейские начали расспрашивать всех соседей. В конце концов постановили, что это бродяга какой-нито ее убил. Хотя странно — из пожитков вроде ничего не украдено… Ох, как подумаю об этом, сердце в пятки уходит: вот так сидишь дома, а к тебе в гости — убийца, здрасьте-пожалуйста. Он же и к нам прийти может, известное дело — убийца всегда возвращается на место преступления, а мы тут все бок о бок живем…

— Пусть попробует прийти, — проворчал месье Фурнель, — я его вот этим тесаком на котлеты порублю.

— Молчи, дурень, такими вещами не шутят, — шикнула на мужа мадам Фурнель. И снова обратилась к Полине: — Мы всем кварталом сложились на похороны мадам Арбуа, место ей на ближнем кладбище оплатили, чтобы в знакомой земле лежала.

— Я бы тоже хотела поучаствовать…

— А и поучаствуйте, мадемуазель Полина, — закажем ей красивый венок из лилий.

— Дочери мадам Арбуа уже сообщили?

— Никто не знает, где ее искать. Она навестила мать в последний раз полгода назад. Не по нутру ей наш квартал, слишком уж бедные мы все тут для нее. А я же ее совсем крошечкой помню — нянчилась с ней, ежели мадам Арбуа куда отлучиться надо было. Нелюдимая была девочка, никогда не играла с другими детьми… А какого числа, вы говорите, Тронная ярмарка откроется?

— Восемнадцатого апреля. Если желаете, мадам Фурнель, я раздобуду вам билеты на все аттракционы.

— Ой, как мило с вашей стороны! Не помешало бы нам с мужем развеяться, а то на душе до того тягостно…

Покинув Фурнелей, Полина прошла мимо дома мадам Арбуа, стараясь подавить новый приступ паники, вбежала в свой фургончик, задвинула засов, на всякий случай заглянула под кушетку и только после этого тяжело опустилась на табурет. Кулек с сосиской и жареной картошкой она даже не развернула — все равно сейчас не смогла бы проглотить ни кусочка. Перед глазами стояло лицо фотографа, что сегодня улыбнулся ей на площади Нации, — и сердце заходилось от страха.

Среда, 31 марта, ближе к вечеру

Виктор устроился в кресле салона на бульваре Мадлен. Поль Вибер, оператор из знаменитых фотостудий Розеля, любезно пригласил его сюда на приватный сеанс фильмы, о которой, как он уверял, вскоре будет говорить весь Париж.

Свет погас, на экране появились заглавные титры:

ПОДВЯЗКА НОВОБРАЧНОЙ

В спальню вошла молодая особа в свадебном платье и на мгновение обернулась с шаловливой улыбкой, обращенной, по всей вероятности, к мужчине в соседней комнате, но тот пока оставался за кадром.

Виктор вздрогнул. Такого он не ожидал. Перед ним замелькали сцены синематографической версии выступления Эдокси Максимовой в 1895 году на подмостках «Эдан-Театр». Тогда она представала перед публикой под псевдонимом Фьяметта…

Новобрачная на экране сняла венок из флёрдоранжа, белое платье скользнуло на пол, тонкие пальцы распустили шнуровку корсета…

По телу Виктора волной прокатилась дрожь.

Вот женщина — безымянная новобрачная или Эдокси? — сбрасывает корсет, медленно приподнимает нижние юбки, являя взору голени, обтянутые шелковыми чулками, колени, бедра, оборки пантолон…

Виктор заерзал в кресле, и Поль Вибер дружески ткнул его кулаком в плечо:

— Видали? Пикантно, а?