Маленький человек из Опера де Пари

— Да, что за беспардонность! Я был с ним воплощенная любезность, но придется дать понять этому шельмецу, что нельзя беспокоить меня безнаказанно в столь ранний час. Садитесь завтракать без меня, друг мой, я к вам присоединюсь.

Выйдя на площадку винтовой лестницы, он плотно закрыл за собой дверь бывшей квартиры Виктора.

Эдокси вбежала в книжную лавку, оставив за спиной проливной дождь хлестать вдоль и поперек мостовую.

— Прости, что разбудила тебя звонком, мой микадо, — я боялась застать тебя врасплох, поэтому сочла уместным сначала протелефонировать.

— Я не один, — прошептал Кэндзи.

Посетительница уставилась в потолок и некоторое время прислушивалась к легким шагам на втором этаже, свидетельствовавшим о присутствии женщины. Хозяин заведения, заложив руки за спину, нервно крутил большими пальцами. Вид у него был еще тот — лицо помятое, веки припухли, отчего глаза казались тонкими щелочками, галстук-«бабочка» перекосился. Думал японец об одном: только бы Джина не выглянула в торговый зал — ее столкновения с его бывшей любовницей он не вынесет! К тому же желудок восстал против внезапного вторжения Эдокси, лишившего его скромного утреннего пропитания — чашечки зеленого чая и бисквита без масла.

— Что привело вас сюда в такую рань?

— Хотела сообщить вам о том, что я уезжаю. Повезу бедную Ольгу, мою подругу, на Ривьеру — ей совершенно необходим хороший отдых. Врач прописал ей полный покой. У нее до сих пор случаются приступы тошноты, а какая рвота была в тот день…

— Умоляю, избавьте меня от медицинских подробностей, — поморщился Кэндзи. — С ней стряслось что-то серьезное? Инфлюэнца? — добавил он с показным участием.

— Как, месье Легри вам не рассказывал? Странно, мы ведь виделись с ним на концерте в Катакомбах в пятницу вечером. Он пришел туда с месье Пиньо… Здоровье Ольги идет на поправку, но чтобы полностью окрепнуть, ей понадобится время, потому мы и отправляемся в Ниццу… Ах, если бы ты знал, как мне тяжело уезжать так далеко! Я уже заранее по тебе скучаю, мой микадо!

— Когда вы уезжаете? — холодно спросил Кэндзи, все больше нервничая при мысли о том, что их может застать Джина.

— Поезд в одиннадцать. Это будет печальное отбытие — мы одни-одинешеньки, никто не помашет платочком вслед… Я обречена чувствовать себя изгнанницей — сначала Россия, теперь вот юг Франции…

— Ну, на сей раз вас ждет изгнание в рай, моя дорогая. К тому же я убежден, что вы недооцениваете рвение своих воздыхателей — перрон будет заполнен толпой прекрасных мужчин, готовых броситься на рельсы, лишь бы вас удержать.

— Смейтесь, злодей! — Эдокси поправила шляпку, усеянную блестками и расшитую золотой нитью, запахнула накидку из серебристо-голубой шерсти, не скрывшую, впрочем, глубокого декольте платья из тафты, и направилась к выходу.

А Кэндзи все с тем же невозмутимым видом почти вытолкнул ее из лавки.

Когда он поднялся на второй этаж, Мелия Беллак, сидя на кухне, переписывала перечень покупок, составленный Джиной.

— Рокфор и масло! Право слово, моя матушка назвала бы это сущей ересью! Вы уверены, что стоит смешивать коровье молоко с овечьим? — сурово осведомилась она, завидев хозяина.

— Утро, конечно, вечера мудренее, но моя способность соображать возвращается не раньше десяти часов, — пробормотал Кэндзи, довольный тем, что не застал Джину — она уже ушла через подъезд дома 18-бис на улицу Дюн, где ее ждали ученики класса акварели. Но кое-что его не на шутку разозлило: «Мои совладельцы — коварные плуты! Это же надо — втихаря в Катакомбы полезли, а герцога де Фриуля взяли в сообщники, он им алиби обеспечил! Вот паршивцы!»

Японец со всем тщанием привел себя в порядок, потратив немало времени на то, чтобы добиться идеального наклона крахмального воротничка, и снова спустился в торговый зал открыть лавку — Жозеф в этот день должен был явиться только к полудню.

Первым посетителем оказался гражданин, которого из-за вечной ухмылки в «Эльзевире» прозвали за глаза Человек-который-смеется.

— Месье Мори, не надумали продать мне за полцены ваше «Путешествие юного Анахарсиса» [51]без карт? Все равно у вас его больше никто не купит! — еще шире осклабился Человек-который-смеется, хотя, казалось бы, дальше некуда. — Так что? «Юный Анахарсис» дорог вашему сердцу или все же уступите его мне?

Кэндзи мысленно представил себя на одиноком тихоокенском атолле, где никакому разумному книгочею не придет в голову затеять торг. Где вообще нет никаких книгочеев…