Маленький человек

— А ведь я тебя не сразу узнал, — с напускной весёлостью сказал полковник. — То ли бомж, то ли леший.

— А ведь ты с ними заодно! — процедил Лютый. — Они из нас кровь сосут, а ты их покрываешь, заодно с ними! Ты и меня сдашь, Иуда! Сдашь ведь?

— Да что ты городишь? — деланно засмеялся Требенько, и вдруг резко подался вперёд.

Защищаясь, Лютый, сорвав со стены ружьё, ударил его по голове. Полковник рухнул в ноги, как провинившийся холоп, растянувшись на грязном полу. Савелий долго смотрел на него, замахнувшись ружьём, но Требенько не шевелился.

— Иуда! — закричал Лютый, избивая полковника прикладом. — Иуда!

Он бил его по голове и не мог остановиться, вымещая всю ненависть, что копилась годами. А когда Требенько уже невозможно было узнать, рыдая, сполз по стене. Он корчился на полу, по-детски всхлипывая, и оттирал приклад ружья промасленной тряпкой, которая окрашивалась в бордовый цвет.

— Иуда! Иуда!

Обыскав шкафы, Лютый взял коробки с патронами и ружьё, завернув их в оленью шкуру. Он прихватил с собой недопитую бутылку, перочинный нож, переобулся в резиновые сапоги, стоявшие у стены, натянул куртку защитного цвета и, облив Требенько бензином, стараясь не смотреть на его голову, бросил горящую спичку.

А когда приехал Саам, гараж полыхал. Чёрный дым полз по земле, забираясь в ямы и укромные углы, в которых сворачивался, словно кошка.

Присев на корточки, Саам прикурил от пожарища. В огне чернел остов машины, взрывались хранившиеся в гараже патроны.

— Уходим, — крикнул он, отшвырнув сигарету в огонь, и бандиты кинулись к машине.

Но дорогу им преградил патруль, выскочивший из-за поворота.

— Я с Требенько не ссорился, — раскачивался Саам на стуле. — Вот он у нас где был! — он сгрёб пальцы в кулак, насмешливо глядя исподлобья.

Его подручные сидели вдоль стены, не снимая солнечных очков. В кабинете было темно, узкое окошко едва пропускало свет, а жёлтая лампа тускло освещала стол, заваленный бумагами. Допрос вёл долговязый опер, вопросительным знаком стоявший перед Саамом, а в углу, скрестив руки на груди, замер Пичугин. Требенько запретил пускать его на допросы, но полковник был мёртв, и опер, помявшись, разрешил следователю остаться. Он застал Саама у горящего гаража и был единственным свидетелем в этом деле.

У Пичугина не шла из головы вчерашняя встреча с мэром, который, остановив машину у обочины, говорил с ним, опустив стекло. Толстое лицо мэра едва помещалось в окно, а Пичугин, согнувшись, стоял перед Кротовым, не понимая, чем обязан этому разговору.

— Вы хороший сотрудник, старательный, я вас давно приметил, — мэр растянул губы в улыбке. — Знаю, что не всё пока получается, но. — мэр замялся, покосившись в боковое зеркало, словно боялся, что кто-то увидит их вместе.

— Рутинная работа, — смутился Пичугин.

Кротов понизил голос:

— Вы отважно боретесь с преступностью, мы это очень ценим. Знайте, в вашей работе мы вас полностью поддерживаем!

Пичугин, растерявшись, не нашёлся, что ответить, и Кротов, кивнув, поднял стекло. Кашлянув выхлопной трубой, машина уехала, а Пичугин ещё долго смотрел на дорогу, не понимая, что значила эта внезапная поддержка.

Сослуживцы его чурались, как прокажённого, и Пичугину порой казалось, что он носит бубенцы, заслышав которые, от него прячутся по кабинетам.

— Добро побеждает зло только в бандитских сериалах! — покрутив ему у виска, усмехнулся старший следователь, который взбегал по карьерной лестнице через две ступеньки.

— А в жизни? Зло побеждает добро? — с вызовом посмотрел на него Пичугин.

— А в жизни они заодно, — рассмеялись ему в лицо.

Пичугин часто думал, что его жизнь не может вырваться из мутного круговорота: она упорно не отделялась от чужих жизней, не входила в свою колею и представлялась ему поездом, который едет в обратную сторону по разобранным рельсам.

Саам и Могила верили, что Пичугин хочет подобраться ближе, чтобы быть в доле, а узнав историю его отца, едва бы вспомнили избитого прохожего. Коротышка, вытащив из колоды бубнового валета, предложил избавиться от назойливого следователя, но Могила, смяв карту, щелчком отправил бумажный комок в ведро: «Чтобы тебя убили — это ещё заслужить надо!»

— Может, не поделили чего? — наклонив голову, спросил Саама долговязый опер. Над нижней губой у него торчали большие, как у зайца, зубы, и из-за широкой щели между ними он говорил присвистывая, будто от удивления.

— А что нам делить? У него своя работа, у нас — своя. Его затем и держали, чтобы наши пути не пересекались, — скривил рот Саам.