Маленький, да удаленький

Чем дальше он продвигался, тем притягательнее становился кроличий дух. И чем острее становился запах добычи, тем возбужденнее билось Фомкино сердце. Всем своим существом он ощущал, что зверек где-то близко, совсем рядом. Осторожно подняв одно ухо торчком, неслышно ступая, пробирался он вдоль стены вперед, перелезая через сумки и узлы, крадучись, словно в лесу, когда он, бывало, охотился один. Ах, какое захватывающее занятие! Настолько увлекательное, что его опущенный хвост бодро задрался и теперь раскачивался из стороны в сторону.

Неожиданно он оказался перед низкой, сплетенной из прутьев корзиной. Там, внутри, сидело несколько серебристо-серых крольчат с прижатыми ушами. Вот они! Фомка торжествующе поднял хвост и быстро покрутил им сначала в одну сторону, потом — в другую. Глаза его зажглись особенным светом, а ухо еще больше навострилось. Попались! Он прижался носом к корзине и сглотнул. Зверьки в страхе отпрянули в глубину, но исходящий от них запах совсем помутил Фомкин рассудок. Он вцепился в прутья зубами Но они были крепкие и не поддавались. Он подошел с другой стороны. То же самое. И тогда он сделал то, что делает собака в такой трудной ситуации и что она и должна делать Фомка выставил передние лапы вперед, вытянул морду, взмахнул хвостом и звонко залаял, призывая охотника — на этот раз Хенна — на помощь…

Хенн услышал зов и обомлел. Но прежде, чем он успел прибежать на место, чтобы помочь маленькому другу, раздался чей-то грубый голос:

— У, заливается, тварь! Накличет еще штраф, что вожу животных в вагоне!

Фомке набросили на голову тряпку, сграбастали его крепкими руками, поднесли к раскрытому настежь окну и вышвырнули на ходу из поезда…

— Собачья морда! — неслась ему вслед ругань торговца.

Фомка кувырком летел по воздуху. Исчез возбуждающий кроличий запах, грохот колес, все…

Если бы маленькая собака по кличке Фомка умела рассуждать, то перво-наперво она бы спросила: что я плохого сделала? Как посмел чужой человек хватать меня? Да к тому же выбросить меня из вагона, где едет Хенн! Ведь ничего Фомка этим кроликам не сделал? Не сделал. А значит, человек, выкинувший его из окна вагона, жестокий, злой и бессердечный!

Но Фомка, разумеется, не мог так рассуждать. Тем не менее он очнулся с чувством протеста. Пришел в себя, как после долгого сна, и обнаружил, что лежит на соломенной подстилке посреди зеленого дворика возле маленького дома. Перед ним сидела на коленях девочка с голубыми глазами. Как Анни — показалось ему в первый миг. Потом он хотел вскочить и убежать — потому что девочка оказалась чужая и все вокруг было незнакомое. Но как только он попытался встать, то сразу беспомощно повалился на траву. Правая передняя лапа болела, и вся правая половина головы гудела. Он тихонько зарычал на незнакомую девочку.

— Песик, песик, маленький мой! — ласково приговаривала она. — Выпал из вагона, глупенький, и разбил себе голову… Ну мы тебя вылечим, не сердись на меня…

И девочка смазала больное место над глазом чем-то мягким. Теперь только Фомка заметил, что правым глазом он видит хуже, словно сквозь туман. Он потянулся, заглянул девочке в лицо. Ей можно довериться. Он снова попробовал встать, но почувствовал, что голова причиняет такую же боль, как и тело. Во рту так пересохло, что Фомка не мог даже визжать. Но тут девочка, смотри-ка, словно угадав его желание, поставила перед ним миску с молоком.

— На, лакай, маленький, пей!

Фомка, еще раз недоверчиво оглядевшись по сторонам, стал лакать. Потом положил голову на лапы и тупо уставился прямо перед собой. Где же Хенн? Где дом? Беспокойство и горе охватили его.

Но на безмолвные собачьи вопросы девочка ответить не могла. Она лишь нежно поглаживала его бугристую голову и говорила что-то успокаивающим, нежным голоском. И то хорошо. Настолько хорошо, что Фомка в благодарность лизнул ей руку.

Так они стали друзьями. Собака и девочка. Днями напролет пес лежал на соломе под навесом, сделанным из досок. Каждый день девочка приходила навещать его по несколько раз. Приносила ему еду и питье, лечила и смазывала раны, как настоящая сиделка. Порой приводила с собой даже маму — большую женщину в форменной одежде, — чтобы показать ей Фомку. И говорила ей, какая это славная и добрая собачка, которую они нашли раненую под насыпью. Говорила, что теперь у нее будет товарищ по играм, гладила и ласкала Фомку, а тот не мог иначе выразить свою признательность, как вилять хвостом и лизать ей руки. Женщину он слегка побаивался. И вздыхал исподтишка — ему все равно вспоминались Хенн и все остальные.

— Интересно, откуда этот пассажир родом? Где его дом? — задумчиво рассуждала женщина, стоя возле Фомкиной лежанки.

— Мама, оставим его себе. И будет у него здесь дом, — сказала девочка.

— Если он, конечно, останется, то я не возражаю, — согласилась мать, направляясь к железной дороге с разноцветными флажками в руках.