Маленький дракон с актерского факультета

– Несомненный актерский талант, - кивнула великая ханша. - Только я хочу показать тебе зрелище, более достойное, чем подражание птицам из книг о пиратах. Перед тобой город, к которому ты так стремилась - Рязань. Правда, ты не смогла его увидеть до штурма. Теперь здесь одни развалины, а вон тот черный дым - последний оплот защитников города - та самая церковь, в которой спрятан трактат Ибн Сины...

Попугай-Катя просунул голову сквозь прутья решетки. Опять смрад, опять трупы. Разрушенные городские стены. Крики о помощи...

Полактия Фортунатовна подняла клетку повыше.

– Тебе придется лететь туда, где виден черный дым. Монголы обложили хворостом церковь, в которой закрылись русичи. Но двери церкви уже трещат под напором стенобитного орудия... Игумен церкви вместе с двумя иноками спрятали наиболее ценные рукописи княжеской библиотеки. В ризнице. Но они не узнают, что один услужливый предатель уже доложил тысяцкому-монголу, что священнослужители закопали в церкви нечто, завернутое в рогожу. Монголы станут пытать оставшегося в живых инока, который не выдержит пыток и покажет место, где в ризнице спрятаны рукописи. Монголы кинутся туда, но ничего ценного для себя не найдут. Тысяцкий со зла прикажет все сжечь.

– И что мне делать? Выклевать ему глаза?

– Дерзишь, Катерина, - вздохнула маг, - но что с тебя взять? Одно слово, глупая птица. Когда монголы станут бросать рукописи в костер, подлетишь, схватишь один свиток. Трактат отличается от других манускриптов: он гораздо темнее по цвету и скреплен красной печатью. Не спутаешь. Да, и не вздумай улететь от меня!

– Почему? Рассыплюсь прахом по дороге?

– Смейся! Просто кроме меня никто не сможет снять с тебя заклятие. Ты так и умрешь попугаем. А если будешь умницей, я верну тебе прежний вид. Так что, вернуться ко мне - прежде всего в твоих интересах.

Она открыла дверцу клетки.

Рукописи бросали в костер два не то татарина, не то половца, - как Вяземский ни учил Катю, она всегда путала, кто есть кто. Поджигатели были одеты в стеганные полосатые халаты и черные бараньи шапки, несмотря на летнюю жару, надвинутые на самые глаза.

Трактат, за которым её послали, и вправду по внешнему виду отличался от других рукописей. Наверное, потому, что был самым древним.

Поджигатели не разглядывали, что они бросают в огонь. Они просто брали рукописи в охапку, как дрова.

– Остановитесь, невежды! - крикнула им на родном языке пестрая райская птица, и татарин, который в очередной охапке нес как раз нужную рукопись, с перепугу сел прямо на землю и закрыл глаза . - Святой дух! Прилетел за мной.

Очевидно, прежде такую птицу, как попугай, ему видеть не доводилось.

Будь он постарше и послабее сердцем, окачурился бы на месте от страха: птица говорила с ним! А то, что это была не обычная птица, он убедился, так как приоткрыв глаза, увидел: она подхватила клювом один из свитков и взмыла в небо.

Великая ханша вышла навстречу попугаю. Она осторожно освободила манускрип из цепких лап птицы.

– Принесла! Ай, молодец, Катерина!.. Пожалуй, заслужила, чтобы я освободила тебя. Но наберись терпения. Еще немного посиди в клетке. Судя по некоторым отзывам, ты - девица коварная, поворачиваться спиной к тебе нельзя, а у меня тут ещё кое-какие дела остались.

Катя не обиделась. Только подумала:"Пора мне всерьез магию изучать. Тогда и поговорим на равных: кому не следует поворачиваться спиной и почему... А тут ещё Антип куда-то запропал."

Великая ханша любовалась манускриптом с чувством подлинного ценителя. Касалась его осторожно. Чувствовалось, пальцы у неё чуткие, умелые. Она была, видимо, неплохим историком, но, увы, черным.

Покой жены императора прервали. К ней в гости пожаловал сам барс степей - великий Джэбэ. И женщина была вынуждена оторваться от созерцания столь любезного сердцу раритета.

Ее разговор с монголом был Кате неинтересен и она было чуть не впала в обычную птичью дрему, как вдруг услышала какое-то царапанье. Она и не заметила, как вслед за монголом в шатер влетел воробей. Теперь он бился грудью о прутья клетки,чтобы привлечь её внимание.

– Антип! Где ты был?

– Сидел на маковке этого шатра.

– Целый день?

– А ночью разве ты не спала, накрытая платком? Я царапался...

– Царапался!.. А как ты узнал, что попугай - это я?

– Я все слышал. На этой маковке все хорошо слышно.

– И ты не очень торопился.

– Надейся добра, а жди худа. Что ж на рожон-то лезть? Да и помочь тебе чем? Себя бы сберечь. Худо-бедно...

– Господи, кому нужен воробей?

– Есть тут один монгол. Глупый, как мышь запечная! По воробьям стреляет. С нукерами спорит, что из самодельной пращи, камнем, убьет воробья.

– И убивает?

– Всегда. И каждая убитая птица приносит ему доход в два дирхема. Это по-ихнему деньги называются.

– Я знаю... Антип, мог бы ты в клюве унести манускрипт?

– Чего?

– Ну, такая бумага, в трубочку свернутая.

– А разве бумага тяжелая? Я у Венусты листки таскал - легкие.

– Это бумага старинная, потому тяжелая. На ней, так сказать, пыль веков.

– Зачем же мне пыль таскать?