Хилли и Харриет с разбегу выскочили на площадь. Залитая голубоватым сумеречным светом, в окружении белых домов, лужаек и беседок, она выглядела декорацией к школьному спектаклю («Наш городок»), если не считась двух мужчин в белых рубашках и черных брюках, которые ходили зигзагами из одного угла площади в другой, перекликаясь друг с другом напевным речитативом. Низкий голос Юджина Ратклиффа задавал вопросы, а другой, более молодой проповедник отвечал ему высоким, нервным фальцетом:
Засаленный конский хвост Юджина растрепался; юноша с взбитыми волосами вдруг вскинул вверх руки и пустился в пляс, трясясь с головы до ног, закатывая глаза, — казалось, через его тело пропускали электрический ток.
На площади почти никого не было — на другой стороне улицы смущенно хихикали две школьницы, да миссис Эббот вышла из ювелирного магазина и остановилась на пороге посмотреть, что происходит. Из припаркованной машины за представлением наблюдала пожилая чета.
Харриет увидела грузовик, однако внутри было пусто — только стояла усилительная установка. Она ткнула Хилли локтем в бок. Тот стоял, открыв рот и завороженно глядя на происходящее.
— Пошли, — едва слышно прошептала она.
— Куда? — Хилли вытер пот со лба рукавом футболки.
Харриет показала глазами в сторону. Ей казалось, что глаза Юджина Ратклиффа устремлены прямо на нее. Не говоря ни слова, они повернулись и тихо повели прочь велосипеды, пока не завернули за угол.
— Ну, и где твои змеи? — саркастически спросил Хилли.
— Наверное, их отнесли назад после того, как Дайл ушел.
— Слушай, давай смотаемся туда и посмотрим! — предложил Хилли. — Только надо торопиться, пока они тут не закончили.
Дети вскочили на велосипеды и помчались к дому мормонов быстрее ветра. Тени домов и деревьев постепенно вытягивались, приобретая все более сложные формы. Подстриженные шарами кусты самшита, посаженные в центре Мейн-стрит, светились на фоне заката, как множество поставленных в ряд полных лун, — три четверти их листвы уже было скрыто тьмой, но края еще блестели золотом. Лягушки и цикады уже голосили нестройным хором из-под темных зарослей бирючины, что росла по обочинам улицы. Когда, задыхаясь и ловя ртом воздух, Харриет и Хилли добрались до дома мистера Дайла, все окна были темны и подъездная дорога пуста. На улице тоже было пустынно — только какой-то высохший старикашка ковылял прочь, что-то ворча себе под нос.
Дети спрятали велосипеды под раскидистой ивой посередине газона и стоя под свисающими до земли ветвями оценили обстановку. Как только старик исчез за поворотом, они рысью перебежали поближе к дому и укрылись за старой смоковницей.
— Как мы туда попадем? — спросила Харриет, глядя на ржавую трубу, ведущую на второй этаж. У самого дома не росло ни одного деревца — укрыться было негде.
— Подожди-ка. — Хилли, в восторге от собственной смелости, опрометью бросился через двор, подбежал к входной двери, подергал за ручку, потом так же шустро скользнул назад.
— Заперто! — обиженно сказал он, комично разводя руками.
Харриет еще раз задумчиво оглядела дом.
— Вот там, смотри! — Она показала на крышу. — Видишь?
Крутая остроугольная крыша заканчивалась небольшим фронтоном треугольной формы. В нем было окошко, наполовину закрытое матовым стеклом, недостающим сантиметров десять до верха окна.
— Если ты меня подсадишь, я влезу по водосточной трубе, — сказала она.
— Ни за что! — Труба на вид была такой ржавой, что не выдержала бы и котенка.
— Я думаю, это окошко ведет в ванную или туалет, — сказала Харриет. — А это что такое? — Она показала рукой на еще одно темное окно в нижней части дома.
— Окно на лестницу, я проверил. Там доска объявлений и всякая чепуха.
— Ага! Так, может, попробуем сначала лестницу?
— Давай уж действительно хоть что-нибудь попробуем. Не сидеть же в засаде всю ночь.