Маленький городок в Германии. Секретный паломник

– Чтобы самому входить в референтуру и покидать ее? Или там наборный замок с цифровым кодом?

Медоуз от души рассмеялся:

– Только я и глава канцелярии знаем, как сюда войти и как выйти. Больше никто. Три замка с разными комбинациями и полдюжины устройств охранной сигнализации, а есть еще замок сейфовой комнаты. Кодов не знает ни Слинго, ни де Лиль. Никто, кроме нас двоих.

Тернер быстро делал записи в блокноте.

– А теперь расскажи мне, что еще пропало, – попросил он потом.

Медоуз отпер ящик своего стола и достал оттуда список. Его движения были точными и быстрыми.

– Значит, Брэдфилд не посвятил тебя в детали?

– Нет.

Медоуз подал ему список:

– Можешь сохранить на память. Сорок три единицы хранения. Все из особых папок и ящиков. Они начали пропадать примерно с марта.

– То есть с того времени, когда он, по твоим словам, напал на след.

– Степень конфиденциальности варьируется от «Секретно» до «Совершенно секретно», но большинство бумаг помечены грифом «Строго для служебного пользования». В списке досье из организационного отдела, отчеты о совещаниях, файлы по персоналиям и две копии проектов договоров. Тематика тоже разнообразная. От приказов закрыть предприятия химических концернов Рура в 1947 году до стенографических отчетов о неофициальных англо-германских переговорах на рабочем уровне за последние три года. Плюс зеленая папка – подробные протоколы официальных и неофициальных бесед…

– Об этом Брэдфилд меня как раз проинформировал.

– Можешь мне поверить, каждый документ похож на отдельный фрагмент мозаики… Это сразу бросилось мне в глаза… Я крутил и складывал их в голове так и сяк. Час за часом. Даже спать не мог. И временами… – Он осекся. – Временами мне казалось, что у меня формировалась идея и я вижу своего рода картину. Или хотя бы половину картины, так будет правильнее… – С явной неохотой он закончил мысль: – Но четкого рисунка здесь нет, как нет и очевидной причины. Одни бумаги сам Лео расписал для ознакомления сотрудникам, другие пометил: «Для уничтожения», но большинство просто исчезли. И невозможно сказать ничего конкретного. Нельзя даже точно определить масштаб пропаж. Пока одно из подразделений не запросит у тебя досье, а ты не выяснишь, что у тебя уже такого нет, хотя ты не знал об этом.

– Досье из особых фондов, так я понимаю?

– Да, я же сказал: по большей части секретные документы. Думаю, общий вес не менее ста фунтов.

– А письма? Ведь пропали еще и письма.

– Да, – сказал Медоуз, снова сделав над собой усилие. – Мы недосчитались тридцати трех входящих.

– Никем как следует не зарегистрированных писем, насколько я понял. Они просто лежали здесь и прочитать их мог любой? О чем они были, хотя бы тематика тебе известна?

– Мы ничего не знаем. Правда. Письма были из различных германских ведомств. По крайней мере, это ясно, ведь так их пометили в экспедиторской. На самом деле в референтуру письма даже не успели доставить.

– Но ты проверил и выяснил, что они поступили в посольство?

Заметно напрягшись, Медоуз ответил:

– Пропавшие письма, если судить по отметкам при поступлении, имели отношение к пропавшим папкам. Серийные номера те же. Это все, что мы знаем. А поскольку их присылали немецкие организации, Брэдфилд распорядился не запрашивать дубликатов, пока все не прояснится в Брюсселе. Он считает, что так мы можем встревожить немцев и привлечь их внимание к отсутствию Хартинга.

Засунув черный блокнот в карман, Тернер поднялся и подошел к зарешеченному окну, трогая замки, проверяя на прочность проволочную сетку.

– В нем что-то все же было. Нечто особенное. И это заставило тебя наблюдать за ним.

С шоссе до них донеслось завывание сирены в двух тональностях. Тревожный сигнал сначала приблизился, а потом снова затих.

– Да, он был особенным, – повторил Тернер. – Это сквозило в каждой фразе твоего рассказа. Лео то, Лео это. Ты следил за ним. Ты хотел прочувствовать его, я уверен. Зачем?

– Ничего подобного не было.

– А как же слухи? Что из сплетен о нем так пугало тебя? Он был чьим-то сладеньким мальчиком, а, Артур? Например, им увлекся Джонни Слинго на старости лет, так? Лео был частью сообщества голубых и поэтому приводил тебя в такое замешательство, так смущал своим присутствием.

Медоуз покачал головой.

– Ты теряешь чутье, и жало твое притупилось, – сказал он. – Тебе больше не нагнать на меня страха. Я тебя уже хорошо знаю. Причем с самой дурной стороны. Это не имеет никакого отношения к Варшаве. Он не был таким, как ты описал. Я ведь не ребенок, чтобы легко обманываться в людях. И, кстати, Джонни Слинго не гомосексуалист.

Тернер продолжал пристально смотреть на него.