Маленький городок в Германии. Секретный паломник

Неожиданно покраснев, де Лиль отвинтил колпачок с бутылочки соуса «Табаско» и занялся крайне важным делом – стал добавлять по капле в каждую устрицу. Все его внимание сосредоточилось на этом.

– Мы постоянно извиняемся за то, что Бонн вообще случился. По крайней мере, это отличает обосновавшихся здесь иностранцев. Жаль, я не коллекционирую модели железной дороги, – заговорил он, и его лицо чуть просветлело. – Мне бы очень хотелось постоянно отвлекаться на что-то тривиальное. А у вас есть нечто подобное? Я имею в виду хобби.

– Не располагаю для этого временем, – ответил Тернер.

– Номинально он является руководителем ведомства под названием Министерство внутренних дел. Кроме того, держит под контролем все их внешние связи, будучи председателем соответствующего комитета. Думаю, термин придумал он сам. Однажды я спросил его: внешние связи с кем, Людвиг? Он воспринял мой вопрос как остроумную шутку. Примерно одного с нами возраста, разумеется. Фронтовое поколение минус лет пять, и он даже немного расстраивается, что не успел поучаствовать в войне, как я подозреваю. И еще ему хочется побыстрее состариться. Конечно, заигрывает с ЦРУ, но здесь это символ, подтверждающий твой высокий статус. Его основное занятие – изучение Карфельда. Как только у кого-то возникает желание вступить в сговор с Движением, Людвиг Зибкрон тут как тут. Странная это жизнь, честное слово, – поспешно добавил он, заметив недоуменное выражение лица Тернера. – Но Людвигу она по душе. Невидимое правительство: вот что ему действительно нравится. Четвертая власть. Веймар в этом смысле устроил бы его идеально. А про реальное здешнее правительство вам следует знать: все его структуры созданы совершенно искусственным путем.

Вызванные неким незаметным для других сигналом, иностранные корреспонденты стали выходить из бара и потянулись к длинному, уже накрытому для них столу. Очень крупного телосложения мужчина, заметив де Лиля, натянул длинную прядь черных волос поверх правого глаза и выбросил руку в нацистском приветствии. Де Лиль в ответ поднял в его сторону свой бокал.

– Это Сэм Аллертон, – пояснил он чуть слышно. – Он и в самом деле такая большая свинья, какой кажется. На чем я остановился? На искусственном делении. Точно! Нас здесь совершенно измучили. Всегда одно и то же: в этом сером мире мы отчаянно стремимся к абсолюту. Вот мы только что были против французов, а теперь уже за них, то коммунисты, то антикоммунисты. Чистой воды нонсенс, но мы продолжаем вновь и вновь повторять те же ошибки. Потому и не понимаем истинной сущности Карфельда. Роковым образом не понимаем. Мы спорим по поводу определений, тогда как следовало бы спорить о фактах. Между тем боннские политики сами готовы пойти на виселицу, чтобы определить толщину веревки, на которой им хотелось бы нас повесить. Не знаю, кем вы считаете Карфельда и кто может верно охарактеризовать его. Кто он? Немецкий Пужад[11]? Глава революции среднего класса? И если это так, то плохи наши дела, настаиваю я, потому что в Германии к среднему классу принадлежат все. Как в Америке: пусть неохотно, но все равны. Они и не хотели бы равенства – никто его не желает. Но приходится принимать. Универсальная кровь, помните?

Официант принес вино, и де Лиль заставил Тернера попробовать его.

– Уверен, ваш вкус еще не так испорчен, как мой.

Когда же Тернер отказался, он снял пробу сам с явным удовольствием.

– Отличный выбор, – сказал он официанту. – Просто прекрасно. К нему применимы все мудреные определения до единого, – вернулся он к прерванному разговору. – И понятно, потому что они применимы к любому из нас. Это как в психиатрии: придумайте симптом – и без труда найдете для него определение. Он изоляционист, шовинист, пацифист, реваншист. И стремится к торговому союзу с Россией. Он прогрессивен, что нравится немецким старикам, но он и реакционер, привлекая этим к себе молодежь. Молодые люди здесь сплошь невероятные пуритане. Им не нужно процветание. Дайте им луки, стрелы и Барбароссу в вожди. – Он вялым жестом указал в сторону семи холмов. – Но только им хочется иметь все это в современном варианте. Старики – гедонисты, и здесь нет ничего удивительного. Но молодые… – Он прервался, а потом продолжил с откровенным отвращением: – Молодые люди обнаружили самую жесткую правду: наилучший способ наказать своих родителей – это стать похожими на них. Вот студенты и сделали Карфельда своим приемным отцом… Простите. Оседлал своего любимого конька. Не стесняйтесь и скажите, чтобы я заткнулся.

Тернер, казалось, не слышал его. Он пристально смотрел на полицейских, которые через равные промежутки расположились на тротуаре. Один из них нашел под скамейкой бумажный кораблик и теперь играл с листом бумаги, сворачивая ее тонким жгутом.