Маленький городок в Германии. Секретный паломник

Боже, неужели он действительно спал с Паргитер? Но ведь есть определенные жертвы, генерал Шлободович, на которые даже Лео Хартинг не способен ради матушки России.

Бесполезные ключи. Чего он добивался с их помощью? Хотел вскрыть металлическую коробку для документов? Чепуха! Он бы просто придерживался принятой процедуры, которой его обучил сам Медоуз. Он бы прекрасно знал, что в связке дежурного запасных ключей от таких коробок просто нет. Намеревался проникнуть в помещение референтуры? Снова ерунда получается. Ему было отлично известно, что референтуру снабдили гораздо более надежными замками.

Так чего же он хотел?

Какой ключ понадобился ему до такой степени, что он был готов поставить под угрозу свою карьеру шпиона, лишь бы добыть копию? Какой ключ он так желал получить, что обратился к Дженни Паргитер, рискуя нарваться на гнев руководства посольства, что легко могло произойти, если бы Медоуз или Гонт оказались где-то рядом? Какой из ключей? Ключ от лифта, чтобы спрятать украденные досье где-то в тайнике наверху, а потом спокойно, никого не опасаясь, спустить на лифте вниз и переложить в свой портфель? Не поэтому ли внезапно исчезла тележка?

Воображение рисовало фантастические картины. Он представил маленькую фигурку Хартинга, бежавшего по коридору и толкавшего перед собой тележку к открытому лифту. Видел, как дрожит на верхней полке пирамида коробок с досье, а на нижней – случайно прихваченные вещи: чистые бланки, печать, ежедневники, машинка с удлиненной кареткой из машбюро… Он видел микроавтобус, дожидавшийся у бокового входа, безымянного хозяина Хартинга, придерживавшего дверь со словами: «Чего ты тут натащил всякой дряни, дурачок?», как нашкодившему школьнику…

В этот момент мисс Пит лично пришла в шифровальную за телеграммами, причем она громко вздохнула, что говорило о ее сексуальной неудовлетворенности.

– Ему еще понадобится книжка с кодами, – напомнил ей Корк.

– Спасибо, но процедура расшифровки ему хорошо знакома.

– Ладно, что происходит, как там дела в Брюсселе? – спросил Тернер.

– Сплошные слухи.

– О чем?

– Если бы они хотели, чтобы вы знали об этом, не стали бы напускать таинственности и заставлять вас работать с каждым из нас индивидуально, не так ли?

– Вы не знаете, как мыслят в Лондоне, – сказал Тернер.

Когда же мисс Пит удалялась, то даже своей походкой – чуть подпрыгивающей, очень английской походкой бесчувственной недотроги («секс – развлечение для низших слоев общества») – ухитрилась передать презрение к Тернеру и ко всему, чем он занимался.

– Я иногда готов просто убить ее, – доверительно сообщил Корк. – Перерезал бы ее мерзкую глотку и не испытал при этом ни капли сострадания. Она здесь уже три года, но за все это время улыбнулась только однажды: когда старик посол помял свой «роллс-ройс».

Все казалось абсурдным. Как ни посмотри, безусловно абсурдным. Шпионы калибра Хартинга ничего не крадут. Они записывают, запоминают, фотографируют. Шпионы калибра Хартинга действуют тонко и расчетливо, никогда не поддаются импульсивным соблазнам. Они заметают следы, чтобы выжить и на следующий день снова пуститься в обман.

И еще они не прибегают к слишком откровенной лжи.

Они бы не сказали, например, Дженни Паргитер, что хор репетирует по четвергам, поскольку через пять минут она бы узнала: спевки проходят по пятницам. Они бы не заверяли Медоуза, что по четвергам участвуют в совещаниях в Бад-Годесберге. Ведь и Брэдфилду, и де Лилю была известна правда. Ни в каких совещаниях он не участвовал уже два года или даже дольше. А перед бегством они не снимают деньги, четко придерживаясь причитающихся им сумм, насторожив любого, кто не поленился бы заглянуть в платежную ведомость. Они не привлекали бы к себе любопытства Гонта, задерживаясь на работе допоздна, – тоже риск немалый.

На работе? Но где именно он работал?

Ему было необходимо уединение. Ночью он делал то, чего не мог сделать днем. Что именно? Использовал фотоаппарат в какой-то угловой комнате, где прятал досье? Где мог запереться изнутри. Куда подевалась тележка? Где та пишущая машинка? И была ли пропажа этих вещей, как не сомневался Медоуз, действительно связана с действиями Хартинга? На данный момент напрашивалось лишь одно объяснение: днем Хартинг прятал досье, а ночью, оставшись в одиночестве, фотографировал документы, чтобы утром вернуть на прежнее место… Вот только он их не вернул. Зачем же было красть?