Маленький городок в Германии

– Вот ее не оказалось на месте. Только пустая коробка.

– Он забрал ее с собой?

– Не знаю. Это мог сделать Прашко. Не знаю. – Тернер помотал головой. – Уж простите. – И продолжил: – Вам необходимо найти его раньше их. Потому что они его убьют. Вот что я пытаюсь вам втолковать. Карфельд – самозванец и убийца, а Хартинг располагает доказательствами этого. – Он наконец заговорил громко и уверенно: – Надеюсь, я все изложил достаточно ясно?

Брэдфилд продолжал рассматривать его внимательно, но без тени обеспокоенности.

– Когда именно Хартинг заинтересовался им? – Тернер словно задал вопрос самому себе. – Поначалу он ничего не хотел замечать. Отвернулся от всего. Он отвернулся от очень многого, стараясь ни о чем не вспоминать. Пытаясь не замечать очевидного. Он вел себя как все мы, придерживаясь дисциплины, ни во что не вмешиваясь и не считая это жертвой со своей стороны. Садоводство, вечеринки. Выполнял свои обязанности. Чтобы просто выжить. Никуда не влезал без спроса. Низко склонял голову, чтобы внешний мир прокатывался сверху, не замечая его. Но так было до октября, когда Карфельд обрел реальную власть. Понимаете, он знал Карфельда. И Карфельд многое задолжал ему. А для Лео это было очень важно.

– Что именно задолжал?

– Не подгоняйте меня. Подождите. Постепенно, шаг за шагом он начал… оттаивать. Позволил себе снова начать чувствовать. Карфельд причинял ему мучения. А мы ведь с вами знаем, каково это, когда тебя подвергают мучениям, не правда ли? Он видел лицо Карфельда повсюду. Такое, каким оно стало сейчас. Ухмыляющееся, хмурящееся, угрожающее… Его имя звенело у Лео в ушах: Карфельд мошенник, Карфельд не тот, за кого себя выдает, Карфельд – убийца.

– Бросьте! О чем вы говорите? Это все до смешного глупо.

– Но теперь Лео не мог больше такого выносить. Ему претили самозванцы. Он хотел докопаться до правды. Мужская менопауза: вот что это такое. Он стал отвратителен самому себе… Потому что ничего не предпринял, взял на себя грех умолчания, который равнозначен греху соучастия. Его тошнило от собственных мелких уловок, от повседневной рутины. Нам всем знакомо это ощущение, верно? Вот и Лео познал его в полной мере. И он решил добиться того, что ему задолжали: правосудия над Карфельдом. Вы же знаете, каким он мог быть злопамятным и ничего не забывавшим. Но насколько я понял, такие люди никому не нравятся в наши дни. И потому ему пришлось затеять тайный заговор. Для начала проникнуть в канцелярию, потом продлить договор с посольством, затем добыть нужные досье: персоналии… старые папки, обреченные на уничтожение… и совсем уже забытые дела, хранившиеся в «Священной норе». Он снова завел дело, возобновил расследование…

– Понятия не имею, о чем вы говорите. Вы просто больны. Больны и окончательно запутались. Вам лучше пойти и прилечь. – Рука Брэдфилда дернулась к телефону.

– Сначала он раздобыл ключ, и это оказалось достаточно легко. Положите трубку! Оставьте телефон в покое! – Рука Брэдфилда снова дернулась, но тут же легла поверх рабочего блокнота. Тренер продолжил: – А затем он начал трудиться в «Священной норе», устроил там небольшой кабинет, составлял собственные досье, вел записи и протоколы, занимался перепиской… Он практически поселился там. И крал из канцелярии все необходимое. Он был вором, как вы сами сказали. Вам виднее. – На мгновение голос Тернера зазвучал как будто даже мягко, понимающе. – Когда вы закрыли вход в подвал? После Бремена, так? В выходные дни. Тогда он запаниковал по-настоящему. Единственный раз. Именно тогда он похитил тележку. Слушайте! Я ведь на самом деле продолжаю говорить о Карфельде. О его ученой степени, военной службе, ранении под Сталинградом, о химическом заводе…

– Подобные сплетни распространяются уже несколько месяцев. С тех самых пор, как Карфельд превратился в серьезную политическую фигуру, мы только и слышали, что истории о его прошлом, но каждый раз он успешно опровергал домыслы. Вы не найдете в Западной Германии ни одного мало-мальски влиятельного политика, которого коммунисты не пытались бы в свое время облить грязью.