Маленькій іоганнесъ

— Мы будемъ добрыми друзьями, — заговорилъ онъ снова: — и я тебѣ буду много разсказывать; ты услышишь исторіи гораздо болѣе интересныя, нежели тѣ, которыя тебѣ разсказываютъ въ школѣ. Они тамъ ничего не знаютъ. И въ книгахъ ты этого не прочтешь. А если ты не повѣришь мнѣ на слово, то самъ можешь все увидѣть и услышать. Я тебя возьму съ собою.

— О, Виндекиндъ, Виндекиндъ! такъ ты можешь взять меня съ собой туда? — вскрикнулъ Іоганнесъ и показалъ въ ту сторону, гдѣ въ золотыхъ облачныхъ воротахъ сіялъ еще румяный свѣтъ заходящаго солнца.

Великолѣпная гигантская постройка уже готова была расплыться въ сѣромъ туманѣ, но блѣдновато-красный свѣтъ все еще лился изъ недосягаемой глубины.

Виндекиндъ посмотрѣлъ на свѣтъ, золотившій его тонкую фигуру и бѣлокурые волосы, и медленно покачалъ головой.

— Теперь еще нѣтъ, теперь нѣтъ, Іоганнесъ! Ты не долженъ сразу желать слишкомъ многаго. Я и самъ никогда не былъ у моего отца.

— А я всегда съ моимъ отцомъ, — сказалъ Іоганнесъ.

— Нѣтъ, это не твой отецъ. Мы съ тобой братья, потому что мой отецъ также и твой отецъ. Но твоя мать — земля, а потому между нами большое различіе. При томъ ты родился въ домѣ, между людьми, а я въ чашечкѣ вьюнка. Но тѣмъ не менѣе мы все-таки будемъ прекрасно понимать другъ друга.

Виндекиндъ легко перепрыгнулъ на другую сторону лодки, не покачнувшейся даже при этомъ, и облобызалъ Іоганнеса въ лобъ.

Іоганнесъ почувствовалъ нѣчто крайне странное. Казалось, будто все вокругъ него мгновенно измѣнилось. Онъ сталъ видѣть все теперь лучше и яснѣе — такъ по крайней мѣрѣ ему казалось. Онъ видѣлъ, что луна посмотрѣла на него гораздо дружелюбнѣе, и что у водяныхъ лилій были лица, которыя удивленно и задумчиво смотрѣли на него. Онъ вдругъ понялъ, зачѣмъ комары такъ весело толклись то вверхъ, то внизъ, одинъ надъ другимъ, по временамъ касаясь своими длинными лапами воды. Прежде онъ, правда, все это наблюдалъ и надъ этимъ задумывался, теперь же все стало ему понятнымъ.

Онъ узналъ вдругъ, о чемъ шепчетъ тростникъ, и подслушалъ, что деревья на берегу тихо жаловались другъ другу на то, что солнце зашло.

— Дай мнѣ твою руку, — сказалъ Виндекиндъ, расправляя свои разноцвѣтныя крылья. И онъ потянулъ Іоганнеса съ лодкою по водѣ, между листьями водяныхъ лилій, блестѣвшихъ при лунномъ свѣтѣ.

Кое-гдѣ виднѣлись лягушки, сидѣвшія на листьяхъ. Но онѣ не спрыгивали теперь въ воду при приближеніи Іоганнеса. Онѣ только слегка кланялись и квакали. Іоганнесъ отвѣчалъ на поклонъ такимъ же поклономъ.

Такъ они добрались до камыша; онъ былъ густъ, и лодка исчезла въ немъ, не дойдя до берега. Іоганнесъ ухватился крѣпко за своего провожатаго, и они выбрались по высокимъ стеблямъ камыша на берегъ.

Іоганнесу показалось, что онъ сталъ очень маленькимъ и легкимъ; но, можетъ быть, все это было только въ его воображеніи. Онъ не помнилъ, однако, чтобы когда-нибудь онъ могъ карабкаться по камышевому стеблю.

— Смотри теперь, — сказалъ Виндекиндъ: — ты можешь увидѣть нѣчто очень интересное. — Они пошли по высокой травѣ подъ темнымъ тернистымъ кустарникомъ, едва пропускавшимъ блестящую узкую полоску луннаго свѣта.

— Слыхалъ ли ты, Іоганнесъ, на дюнахъ по вечерамъ пѣніе сверчковъ? Кажется, будто они даютъ концерты; но знай, они никогда не поютъ только ради своего удовольствія; звуки, которые до тебя достигали, исходятъ изъ школы сверчковъ, гдѣ сотни ихъ учатъ свои уроки наизусть. Тише, скоро мы будемъ тамъ.

Кустарникъ сталъ рѣже, и когда Виндекиндъ раздвинулъ своимъ цвѣткомъ стебли травы, Іоганнесъ увидѣлъ ярко освѣщенную площадку, на которой маленькіе сверчки были заняты среди тонкихъ узкихъ травокъ приготовленіемъ своихъ уроковъ.

Большой, солидной наружности сверчокъ выслушивалъ урокъ. Ученики подпрыгивали, одинъ за другимъ, къ нему, постоянно въ одинъ прыжокъ впередъ, и опять въ одинъ же прыжокъ назадъ на свои мѣста. Кто дѣлалъ при прыжкѣ ошибку, долженъ былъ въ видѣ наказанія стоять на грибѣ.

— Вслушивайся, Іоганнесъ, хорошенько; можетъ быть, и ты можешь чему-нибудь при этомъ научиться, — сказалъ Виндекиндъ.

Іоганнесъ хорошо понималъ, что отвѣчали сверчки. Но это совсѣмъ не было похоже на то, что говорилъ его учитель въ школѣ.

Сперва былъ урокъ географіи. О частяхъ свѣта они не знали ничего. Они должны были только твердо знать двадцать шесть дюнъ и два пруда. О томъ же, что лежитъ далѣе, никто, говорилъ учитель, не можетъ знать ничего, и все, что о томъ разсказывается, не что иное, какъ фантазія.

Потомъ дошла очередь до ботаники. Тутъ они всѣ оказались очень знающими, такъ что многимъ были розданы награды, преимущественно молодые нѣжные стебельки травы различной длины.