Маленький клоун с оранжевым носом

Среди подозреваемых Олег Дмитриевич стоял у меня на последнем месте: жил он не в Иерусалиме, причина его нелюбви к Алику могла быть элементарной до неприличия и вовсе не требовала решительных действий, о ножах он мог и не знать, хотя (и это единственное обстоятельство не позволило мне исключить Караганова из списка) в иерусалимской квартире Гринбергов бывал не один раз: не чаи распивать приходил, при его-то странной нелюбви к хозяину, но по разным бытовым поводам — спички, например, у него кончились, или белье какое-то свалилось с их веревки на Аликин балкончик. Как-то при мне он пришел со своей дочерью-разведенкой — Фане нужно было срочно решить математическую задачу, она готовилась сдавать тест для поступления на очередные курсы; видимо, Фаня и настояла, чтобы отец пошел с ней к соседу, одна она почему-то стеснялась— не только Алика, но вообще всех мужчин на свете. Муж, как мне представлялось, потому ее и бросил, что она стеснялась даже его, и, видимо, интимной близости стеснялась тоже, бывают, говорят, такие женщины — вот и детей у нее не было. Как бы то ни было, Фаня с папашей пришли к Алику разбираться с тестовыми задачами; Фаня сидела на диване, как на иголках, Олег Дмитриевич примостился на кончике стула между дочерью и Аликом, а я наблюдал за этой сценой, стоя у окна. Мог в тот приход Олег Дмитриевич увидеть в ящике компьютерного столика два длинных ножа? Мог, безусловно. И даже наверняка видел, если не был слеп. Ну и что?

Пока я не знал, за что, собственно, Олег Дмитриевич невзлюбил Алика, ничего более определенного сказать о нем, как о подозреваемом, я не мог. А чтобы задать наконец этот вопрос, мне нужно было ехать за сотню километров в Петах-Тикву, в больницу «Бейлинсон», попаду я туда не раньше семи вечера, и, кстати говоря, это может не понравиться господину Учителю, не говоря уж о том, что мне следовало бы не по стране мотаться в поисках неизвестно каких истин, а находиться дома, среди своих, или у Алика — наверняка Ире и Анне Наумовне нужна помощь, не говоря уж о том, что им просто страшно оставаться сейчас одним в квартире, где еще вчера…

Отъехав от стоянки кнессета, я позвонил Гале, она была еще на работе, но уже собиралась уходить.

— Я подвезу тебя, — предложил я, — а потом поеду по делу. И хочу еще заскочить к Гринбергам.

— Не надо меня подвозить, — сказала Гадка. — Доберусь домой сама. Может, и к Гринбергам вечером загляну. Ты не голоден?

— Нет, — сказал я. Есть мне действительно не хотелось. Поеду в «Бейлинсон», часам к семи успею, тогда у Гринбергов буду в девять. Если, конечно, разговор с Карагановым не затянется. Впрочем, разговор может и вовсе не состояться.

Человек, однако, предполагает, а Бог… Едва я закончил говорить с Галкой, как аппарат заиграл мелодию из «Пер-Гюнта», и на дисплее появилась надпись: «приватный звонок». Вообще говоря, я мог и не отвечать — разговаривать по мобильному телефону в дороге запрещено, и если меня поймает дорожная полиция, то платить пять сотен шекелей штрафа ведомство господина Учителя за меня не станет, конечно.

— Слушаю, — сказал я, нажав на кнопочку.

— Это Учитель, — проговорил следователь недовольным голосом. — Звоню вам уже второй час, у вас выключен аппарат, Я же вас просил быть все время на связи!

— Да? — удивился я. — Не может быть, я не отключал… Отключал, конечно, когда говорил с Шаулем: не хотел, чтобы нас прерывали, тем более — следователь полиции.

— Не важно, — смягчил тон Учитель. — Я слышу, вы в дороге?

— Да, и, отвечая на ваш звонок, нарушаю правила.

— Я просил вас быть у меня к пяти, — продолжал следователь. — Когда вы приедете? Полчаса достаточно?

— Достаточно, — вздохнул я.

— Садитесь, — предложил Учитель, показывая на стул — обыкновенный белый пластиковый стул, какие в любом хозяйственном магазине можно купить за десять шекелей. В полиции могли бы поставить стулья приличнее — или они боятся, что задержанные начнут швырять в полицейских предметы мебели, и тогда, конечно, получить в лоб стулом из пластика не так больно, как деревянным?

— Спасибо, — сказал я. — Сесть я всегда успею. Шутки Учитель не понял и повторил:

— Садитесь, господин Кагарлицкий, в ногах правды нет. Видимо, шутки у нас были из разных времен и поколений! Я сел, и следователь сразу взял быка за рога.

— Окончательно установлено, — сказал он, — что кроме вас пятерых и убитого в квартире Гринбергов вчера вечером никого не было. Никто не приходил, никто до прибытия полиции не выходил. Получается, что убил кто-то из вас, я ясно выражаюсь?

Я пожал плечами. Похоже, следователь вел к тому, чтобы держать меня в отделении до полного прояснения ситуации. А мне нужно было ехать в Петах-Тикву — именно для того, чтобы ситуацию прояснить.

— Могу я узнать, — вежливо поинтересовался я, — кого вы подозреваете?

Учитель помолчал, перекладывая на столе бумаги и время от времени поглядывая на экран компьютера, будто дожидаясь, когда там появится нужная ему информация. Появилась она или нет — я не знал, но следователь, наконец, прервал молчание.