Маленький лорд Фаунтлерой (с ред. Шенина)

Несмотря на то что граф жил один, порядок в доме был заведен весьма торжественный. Граф любил свои обеды и обедал всегда великолепно. Стол между ним и Седриком сверкал прекрасным хрусталем и фарфором, который казался ослепительным непривычному глазу. Посторонний наблюдатель, верно, улыбнулся бы при виде огромной столовой, высоких ливрейных лакеев, яркого освещения, блеска серебра и хрусталя — и сурового старика, восседающего во главе стола, с маленьким мальчиком напротив. Обед для графа всегда был делом серьезным; столь же серьезным делом был он и для повара, особенно если его милость были не в духе или не имели аппетита. Впрочем, сегодня аппетит у графа был несколько лучше, чем обычно, возможно потому, что мысли его были заняты и он не обращал особого внимания на то, насколько удались закуски и соусы. Пищу для размышлений дал ему внук. Граф то и дело поглядывал на мальчика, сидящего в дальнем конце стола. Сам он в основном молчал, но ему удалось заставить мальчика разговориться. Он и не думал, что беседа с ребенком может так его развлечь: лорд Фаунтлерой забавлял его и одновременно ставил в тупик. Граф вспоминал, как тяжело он оперся о детское плечо, чтобы проверить твердость и выдержку мальчика; ему приятно было думать о том, что внук не заколебался и ни на миг не подумал об отступлении.

— Вы не все время носите графскую корону? — почтительно спросил лорд Фаунтлерой.

— Нет, — ответил граф с угрюмой усмешкой, — она мне не очень к лицу.

— Мистер Хоббс говорил, что вы ее носите всегда, — заметил Седрик. — Правда, потом он сказал, что, возможно, вы иногда ее снимаете, когда хотите надеть шляпу.

— Да, — согласился граф, — иногда я ее снимаю.

Тут один из лакеев отвернулся и как-то странно закашлял, прикрыв лицо рукой.

Седрик первым кончил обед; откинувшись в кресле, он оглядел комнату.

— Вы должны гордиться своим домом, — сказал он. — Он такой красивый! Такого дома я никогда в жизни не видал. Правда, мне всего семь лет и опыт у меня небольшой.

— Ты считаешь, что мне следует им гордиться? — спросил граф.

— Конечно, — отвечал лорд Фаунтлерой, — всякий мог бы им гордиться. Будь это мой дом, я бы им очень гордился. Все в нем такое красивое. И парк, и деревья! Какие они красивые и как на них листья шелестят!

Тут он на миг замолк и с грустью глянул на деда.

— Только для двоих этот дом слишком велик, правда? — заметил он.

— Он достаточен для двоих, — возразил граф. — А по-твоему, он слишком просторен?

Седрик ответил не сразу.

— Я только подумал, — наконец произнес он, — что если бы в нем жили два человека, которые не очень хорошо ладят между собой, им иногда могло бы быть одиноко.

— А как ты думаешь, со мной тебе ладить будет легко? — спросил граф.

— Думаю, что да, — сказал Седрик. — Мы с мистером Хоббсом очень хорошо ладили. Он был моим лучшим другом — не считая, конечно, Дорогой.

Граф поднял брови.

— Кто это «Дорогая»?

— Моя мама, — тихо произнес лорд Фаунтлерой.

Возможно, он немного устал, ведь час уже был поздний, или его утомили волнения этих последних дней, только он загрустил при мысли о том, что сегодня он не будет спать в своей кроватке и любящие глаза его «лучшего друга» не будут смотреть на него. Они всегда были самыми «лучшими друзьями», этот мальчик и его мама. Он не мог не думать о ней, а чем больше он о ней думал, тем меньше ему хотелось говорить, и к тому времени, когда обед закончился, граф заметил, что на лицо мальчика легла тень. Но Седрик держался мужественно, и, возвращаясь в библиотеку, граф уже не опирался так тяжело на плечо своего внука. Когда лакей, шагавший рядом, оставил их вдвоем, Седрик уселся вместе с Дугалом на ковер перед камином. Он молча гладил уши огромного пса и глядел в огонь.

А граф смотрел на него. Взгляд у мальчика был грустен и задумчив, и раза два он тихонько вздохнул. Граф все не двигался и не отводил взгляда от своего внука.

— Фаунтлерой, — произнес он наконец, — о чем ты думаешь?

Фаунтлерой поднял глаза и постарался улыбнуться.

— Я думал о Дорогой, — отвечал он, — и… и… пожалуй, лучше мне встать и походить по комнате.

Он поднялся и, заложив руки в карманы, начал прохаживаться взад и вперед по комнате. Глаза у него блестели, а губы были плотно сжаты, но он высоко держал голову и шел твердо. Дугал потянулся и посмотрел на Седрика, а потом тоже встал, подошел к мальчику и принялся беспокойно ходить за ним следом. Фаунтлерой вынул руку из кармана и положил ее на голову пса.

— Это очень хороший пес, — сказал он. — Он мне друг. Он понимает, что я чувствую.

— Что же ты чувствуешь? — спросил граф. Ему было не по себе при виде того, как мальчик борется с первым наплывом тоски по дому; впрочем, Седрик держался мужественно, и это было графу приятно.

— Подойди ко мне, — велел граф. Седрик подошел.