Они принялись прогуливаться по широкой каменной террасе, как делали обычно, если вечер был ясным, и хотя граф засмеялся еще раза два, он, казалось, обдумывал что-то, что не было ему неприятно, и не снимал руки с плеча своего спутника.
Глава десятая
ГРАФ ВСТРЕВОЖЕН
По правде говоря, миссис Эррол обнаружила много печального, когда она стала навещать бедняков в деревушке, которая казалась такой живописной, если смотреть на нее со стороны вересковых пустошей. Вблизи все было далеко не так красиво, как на расстоянии. Там, где она ожидала увидеть благополучие и трудолюбие, она обнаружила праздность, нищету и невежество. Вскоре она узнала, что деревня Эрлсборо считалась самой бедной деревней в округе. Мистер Мордонт поведал ей о своих многочисленных трудностях и неудачах, а о многом она узнала сама. Для управления имением всегда выбирались люди, умевшие угодить графу, которых нимало не трогали несчастья и разорение бедных арендаторов. И потому многое в деревне было запущено и день ото дня только ухудшалось.
Что же до Эрлз-Корта, так это был просто позор — покосившиеся домишки, несчастные, больные, изверившиеся люди. Когда миссис Эррол впервые увидела эти хижины, она содрогнулась. Такая нищета и запустение выглядели в деревне еще плачевнее, чем в городе. Казалось, здесь уже ничем не помочь. Глядя на грязных нечесаных детей, которые росли среди порока и грубого безразличия, она подумала о своем сыне, жившем в огромном великолепном замке, которого окружали роскошь, довольство и красота, которого берегли и лелеяли, словно он был юным принцем, чьи желания надлежало тотчас исполнять. Смелая мысль пришла ей в голову. Как и все остальные, она понимала, что граф, на счастье, привязался к мальчику и вряд ли откажет ему в любой просьбе.
— Граф ни в чем ему не откажет, — сказала она мистеру Мордонту. — Он исполнит любое его желание. Почему бы не использовать это для блага людей? Я позабочусь о том, чтобы это осуществить.
Она знала, что может положиться на доброту детского сердца Седрика. И она рассказала ему о бедах Эрлз-Корта, уверенная, что он передаст ее слова деду; она надеялась, что это приведет к добрым последствиям. Так оно и произошло, как ни странно это показалось всем вокруг. Дело в том, что больше всего на графа действовала безоговорочная вера Седрика, что дедушка поступит правильно и великодушно. Не мог же граф допустить, чтобы мальчик понял, что он и не собирается проявлять великодушие и намерен поступать по-своему, не думая о том, прав он или нет.
Он настолько не привык к тому, чтобы на него смотрели как на благодетеля рода человеческого и само благородство, что он не мог признаться, глядя в любящие карие глаза внука: «Я негодяй, вспыльчивый и себялюбивый. За всю свою жизнь я не совершил ни одного благородного поступка; и мне наплевать на Эрлз-Корт и всех этих бедняков…» Он успел так привязаться к этому мальчику с копной светлых кудряшек, что теперь уж и не возражал бы против того, чтобы время от времени сделать кому-то приятное. Вот почему после некоторых размышлений — хоть он и смеялся над самим собой — он послал за Невиком и долго беседовал с ним о жителях Эрлз-Корта, в результате чего было решено снести ветхие лачуги и построить новые дома.
— На этом настаивает лорд Фаунтлерой, — сухо сказал граф. — Он полагает, что имение от этого выиграет. Можете сказать арендаторам, что это его идея.
И он взглянул на маленького лорда, который играл с Дугалом, лежа на ковре перед камином. Огромный пес теперь ни на шаг не отходил от мальчика — когда Фаунтлерой отправлялся куда-нибудь, он величаво следовал за ним, а во время верховых прогулок с достоинством трусил рядом.
Конечно, все в округе узнали о принятом плане. Поначалу многие в него не поверили; но когда в деревне появился отряд рабочих, которые начали снос лачуг, люди стали понимать, что маленький лорд Фаунтлерой оказал им еще одну услугу и что благодаря его заступничеству позорным лачугам в Эрлз-Корте пришел конец. Знал бы он, как о нем всюду говорили, как хвалили и пророчили ему, когда он подрастет, великое будущее, он бы очень удивился. Он жил себе простой и счастливой детской жизнью — бегал по парку, гонялся за кроликами, валялся на траве под деревьями или на ковре в библиотеке, читал прекрасные книги и беседовал о них с графом, а потом пересказывал матери, писал длинные письма Дику и мистеру Хоббсу, которые отвечали ему, каждый в своей характерной манере, катался верхом с графом или Уилкинсом. Когда они проезжали через ближайший городок с его рыночной площадью, на него оборачивались, и он заметил, что лица у встречных светлели, когда они приподнимали шапки, здороваясь с ним; впрочем, он полагал, что это происходило оттого, что он ехал с дедушкой.
— Они вас так любят, — сказал он как-то, глядя на графа с радостной улыбкой. — Вы заметили, как им приятно видеть вас? Надеюсь, что они и меня когда-нибудь так же полюбят. Как это, верно, приятно!
И он с гордостью подумал о том, как хорошо быть внуком человека, который завоевал все сердца.