Маленький незнакомец

Он показал на пятачок, где гравийная дорожка, бежавшая вдоль северной стены дома, обрывалась, сменяясь предательскими выбоинами и колдобинами. Я осторожно их обходил, любопытствуя глянуть на дом с другой стороны; увы, и там царило полное запустение. Сад превратился в крапивно-вьюнковую чащу. Из забитых водостоков шел явный душок. Большинство окон в засохших потеках скрывались за ставнями, и только стеклянные двери, венчавшие обвитые вьюнком изящные каменные ступени, были открыты. За ними виднелась большая неприбранная комната: заваленный бумагами стол, край парчовой занавеси… Больше я увидеть не успел. Мы подошли к узкой боковой двери, и Родерик посторонился, пропуская меня вперед.

— Прошу, входите, — махнул он изрубцованной рукой. — Сестра внизу. Она проводит вас к Бетти и все расскажет.

Лишь позже, вспомнив о его искалеченной ноге, я сообразил: он не хотел, чтобы я видел, как он ковыляет по лестнице. А тогда я счел это бестактностью и молча прошел в дом. С улицы послышалось удаляющееся шарканье микропористых подошв.

Дальше я зашагал в одиночку, припоминая, что когда-то мы с матерью украдкой проникли в дом именно через эту узкую дверку. Я помнил голые каменные ступени, что вели в темный сводчатый коридор, так меня впечатливший. И вот снова огорчение. В памяти коридор выглядел как склеп или темница, а в жизни его блестящие оливковые стены напоминали полицейский участок или пожарное депо; каменные плиты пола прикрывала циновка из кокосовой соломки, в ведре кисла швабра. Поскольку никто меня не встретил, я тихонько вошел в приоткрытую дверь, за которой виднелась кухня. И вновь разочарование: я очутился в большой унылой комнате с грубо выскобленными прилавками и разделочными столами. Лишь старый дощатый стол, тот самый, за которым я уплетал желе и «финтифлюшки», напомнил о моем тогдашнем восторге. И только он нес признаки хоть какой-то жизни: на столешнице возле миски с помутневшей водой и мокрым ножом высилась кучка немытых овощей, словно кто-то взялся за готовку, но отвлекся.

Я вернулся в коридор; видимо, скрипнул мой ботинок или зашуршала циновка, ибо вновь, на сей раз угрожающе близко, раздался злобный собачий лай, а через секунду в коридоре возник старый черный лабрадор, готовый меня атаковать. Приподняв саквояж, я замер, но собака неистовствовала, пока в коридоре не появилась молодая женщина.

— Ну все, дурило, будет, — спокойно сказала она. — Плут! Хватит!.. Пожалуйста, извините. — Женщина приблизилась, и я узнал в ней Каролину, сестру Родерика. — Ведь знаешь, я терпеть не могу, когда ты беснуешься. Плут! — Она потянулась шлепнуть пса по заднице, и тот угомонился. — Ты балда. — Каролина ласково потрепала его за уши. — Вообще-то он трогательный. Думает, всякий чужак хочет перерезать нам глотки или стянуть фамильное серебро. А нам не хватает духу его известить, что все серебро сгинуло… Мы ждали доктора Грэма. Вы доктор Фарадей? Кажется, мы толком не знакомы?

Она улыбнулась и протянула мне руку. Ее рукопожатие было крепче и сердечнее братниного.

Прежде я видел ее лишь издали — на улицах Уорика и Лемингтона или на праздниках. Каролина была на два-три года старше брата, и я часто слышал, как ее характеризуют «доброй душой», «записной вековухой» и «умницей»; иными словами, она являла собой весьма невзрачную, излишне рослую женщину с толстоватыми икрами и лодыжками. При надлежащем уходе ее русые волосы казались бы красивыми, но я никогда не видел их уложенными — вот и сейчас они паклей свисали на плечи, словно их вымыли хозяйственным мылом и забыли расчесать. Вдобавок я еще не встречал женщину, так безвкусно одетую. На ней были мальчиковые сандалии и дурно сидевшее легкое платье, которое невыгодно подчеркивало ее широкие бедра и большую грудь. В профиль ее вытянутое лицо со светло-карими глазами над выпиравшими скулами казалось приплюснутым. Пожалуй, лишь рот был хорош: удивительно большой, красиво очерченный и подвижный.

Я объяснил, что Грэм на срочном вызове и потому их заявку передали мне. Каролина повторила слова брата:

— Спасибо, что потрудились приехать. Бетти у нас недавно, еще нет месяца. Ее родные живут за Саутгемом — слишком далеко, чтобы их дергать. Да еще, говорят, мать у нее непутевая… Вчера вечером Бетти пожаловалась на живот, утром лучше не стало, и мы решили не рисковать. Вы ее посмотрите? Она вон там.