Маленький незнакомец

— Может, разыграла удивление? Что, если она сама напортачила, но побоялась признаться? Скажем, случайно подпалила лампой или неосторожно плеснула чистящим раствором?

— В нашем кухонном арсенале нет ничего крепче денатурата и жидкого мыла, — усмехнулась Каролина. — Кому уж знать, как не мне. Нет, Бетти норовистая, однако не врунья… Впрочем, это еще не все. Вчера Род ушел, и я решила еще разок здесь осмотреться. Ничего странного не заметила, пока не взглянула наверх…

Она запрокинула голову; я последовал ее примеру и тотчас увидел отметину на решетчатом потолке, пожелтевшем от табачного дыма. Небольшое бесформенное пятно в точности повторяло то, что было на двери: словно кто-то поднес к потолку свечу или утюг, чтобы опалить, но не прожечь штукатурку.

Каролина наблюдала за мной.

— Хотелось бы знать, как даже самая косорукая горничная умудрится быть настолько неловкой, чтобы испятнать потолок в двенадцать футов высотой? — спросила она.

Я молча посмотрел на нее, затем прошел в комнату и встал под пятном.

— Точно такое же, как на двери? — сощурился я.

— Абсолютно. Я даже притащила стремянку, чтобы рассмотреть. Но тут уже полный кошмар — внизу-то ничего, кроме умывальника. Даже если предположить, что Род поставил лампу на раковину, все равно потолок слишком высоко… Вот так вот.

— Думаете, пятно прожжено? Может, какая-нибудь химическая реакция?

— Что это за реакция, от которой старинная дубовая панель и штукатурка сами по себе прогорают? Я уже не говорю вот об этом — гляньте…

Голова моя слегка кружилась, когда я проследовал за ней к камину, где возле ящика с растопкой стояла массивная старинная кушетка. Стоит ли говорить, что на ее кожаной обивке виднелось точно такое же темное пятно.

— Ну, это уже чересчур, Каролина! Кто знает, как давно здесь эта отметина. Может, искра вылетела из камина… Возможно, и потолок испятнался бог знает когда… Разве заметишь?

— Может, вы и правы, — ответила она. — Очень хотелось бы. Но как быть с тем, что Род врезался именно в эту дверь и споткнулся об эту кушетку?

— Разве он о нее споткнулся? — Я-то полагал, что преградой стала изящная скамеечка для ног. — Господи, она же неподъемная! Как же она оказалась посреди комнаты?

— Именно это меня и интересует. И почему на ней пятно? Словно какая-то метка. Становится жутко.

— С Родериком говорили?

— Я показала ему отметины на двери и потолке, а на кушетке — нет. Он повел себя очень странно.

— То есть?

— Как-то заюлил, будто… виноват, — через силу выговорила Каролина, и я стал понимать ход ее тревожных мыслей.

— Думаете, он сам их наставил? — тихо спросил я.

— Не знаю! — тоскливо сказала она. — Может, во сне?.. Или в припадке, о котором вы говорили… Раз уж он врезался в дверь, которую сам открыл, и сковырнулся о кушетку, которую сам выволок на середину, раз уж он ворвался ко мне в три часа ночи, чтобы я прекратила двигать мебель, то, наверное, мог наляпать и пятна. — Оглянувшись, она понизила голос: — Но коли так, что еще он может натворить?

Помолчав, я спросил:

— Матери сказали?

— Нет, не хочу ее тревожить. И потом, что говорить-то? Подумаешь, странные пятна. Сама не знаю, почему я так завелась… Нет, вру — я знаю. — Она потупилась. — Потому что у нас уже были с ним проблемы. Вы о них знаете?

— Миссис Айрес кое-что рассказала. Сочувствую. Наверное, вам пришлось тяжело.

— Страшное было время, — кивнула Каролина. — Эти его жуткие шрамы, размозженная нога… казалось, он на всю жизнь останется калекой. И самое ужасное, он не старался выздороветь. Просто сидел здесь, о чем-то думал, беспрестанно курил и, по-моему, пил. Когда они разбились, погиб штурман. Наверное, Род винил себя. Хотя в этом никто не виноват… кроме немцев, конечно… Говорят, пилоты всегда очень тяжело переживают гибель экипажа. Тот мальчик был совсем юный — всего девятнадцать, моложе Рода. Лучше бы погиб я, говорил брат, тому парню было нужнее жить. Представляете, каково нам с мамой было это слышать?

— Представляю. А позже он такое говорил?

— Мне — нет. Насколько я знаю, маме тоже. Но она боится, что он снова заболеет. Может, из-за своих страхов мы все надумываем? Не знаю… Но что-то не так. С ним что-то происходит. Его будто сглазили. Он же никуда не ходит, даже на ферму. Только сидит здесь, мол, бумаги разбирает. Вон, посмотрите!

Письменный стол и тумбочка возле кресла были скрыты ворохом писем, жировок и толстых тетрадей.

— Он же тонет во все этой писанине! А помочь не разрешает! Мол, у него своя система, мне не понять. Разве это похоже на систему? Бетти — единственная, кому он позволяет сюда входить. Она хоть подметет и вытряхнет пепельницы… Я бы так хотела, чтоб он устроил себе отпуск, съездил бы куда-нибудь. Но нет — нельзя бросить хозяйство. Как будто его присутствие что-то меняет! Имение обречено, что бы он ни делал. — Тяжело опустившись на меченую кушетку, Каролина кулаками подперла подбородок. — Иногда я думаю: бросил бы он все.

Сказано это было устало и буднично; она прикрыла глаза, и вновь я отметил странную голизну ее припухших век.