Маленький незнакомец

— Чудно, правда? С нами мать никогда не играла, а сейчас обе так увлеклись… Ставки у них по полпенни, мама нарочно поддается. На Рождество Бетти ездила домой, но вряд ли это ее порадовало… Бедняжка… Неудивительно, что своей кошмарной матери она предпочитает мою. А мама умеет нравиться людям…

Каролина зевнула и плотнее запахнула пальто. До Лемингтона было минут тридцать езды; убаюканные гулом мотора и ровным ходом машины по зимнему проселку, мы погрузились в дружелюбное молчание.

Но оба встрепенулись, въехав на территорию больницы, полную машин и людей. Бал устроили в актовом зале — просторной комнате с паркетным полом, из которой вынесли столы и скамьи; нынче резкий верхний свет был погашен, но горели симпатичные гирлянды из цветных лампочек и флажков, протянутые через потолочные балки. Когда мы вошли в зал, средней руки оркестр наигрывал инструментальную пьеску, и несколько легких на подъем пар уже кружили по скользкому полу, щедро присыпанному мелом. Гости за столами, расставленными по периметру зала, еще собирались с духом, чтобы присоединиться к танцующим.

Длинное сооружение на козлах представляло собой бар, к которому мы направились, но меня окликнули коллеги — Бланд и Рикетт, хирург и местный терапевт. Я представил их Каролине, завязалась обычная в таких случаях легкая беседа. Оба держали в руках бумажные стаканчики; заметив, что я поглядываю на бар, Рикетт сказал:

— Жаждете хлороформного пунша? Не обольщайтесь названием, по вкусу это выдохшийся лимонад. Одну секунду, вот кто нам нужен!

Потеснив Каролину, он ухватил за рукав человека, разносившего напитки, и что-то зашептал ему на ухо. Бланд пояснил, что это «их секретный агент». Через минуту разносчик появился с четырьмя стаканчиками, до краев полными розоватой жидкостью, которую черпали из пуншевых чаш, но, как скоро выяснилось, крепко сдобренной бренди.

— Другое дело! — причмокнул Рикетт, облизывая губы. — Как вам, мисс… — Он забыл имя Каролины.

Бренди был ядреный, а пунш подслащен сахарином. Когда Бланд с Рикеттом отошли, я спросил Каролину:

— Осилите эту дрянь?

— Да уж не вылью! — засмеялась она. — Бренди левый?

— Наверное.

— Потрясающе!

— Надеюсь, глоток левого бренди нам не повредит.

Я приобнял Каролину за талию и увлек в сторону, чтобы ее не толкал народ, снующий к бару и обратно. Зал наполнялся.

Мы высматривали свободный столик, но меня снова окликнули — на сей раз врач, писавший отзыв на мою статью об успешном лечении Родерика. Было нельзя не подойти к нему, и он минут пятнадцать выспрашивал мое мнение по какому-то терапевтическому случаю, не особо обращая внимание на Каролину, которая оглядывала зал и застенчиво прихлебывала из стаканчика. Иногда она посматривала на меня, словно я открылся ей в новом свете.

— Вы тут фигура! — сказала она, когда мой собеседник наконец ушел.

— Да уж! — Я отхлебнул пунша. — Уверяю вас, я ноль без палочки.

— Вот и славно, будем двумя нолями. Этот бал — хорошее отвлечение от дома. А то куда ни пойду, всюду ловлю на себе жалостливые взгляды: «Вон бедняжка мисс Айрес из Хандредс-Холла…» Ух ты, смотрите! Сиделки прибыли огромной стаей, все как я говорила! Точно раскрасневшиеся гусыни! Знаете, когда началась война, я хотела стать сиделкой. Все вокруг твердили, что я просто создана для такой работы, и меня это оттолкнуло. Уж больно сомнительный комплимент. Вот почему я пошла на флот. А кончила сиделкой Родди.

Расслышав в ее голосе тоскливую нотку, я спросил:

— Скучаете по службе?

— Поначалу ужасно скучала, — кивнула Каролина. — Знаете, я была хорошим служакой. Стыдно в таком признаваться, да? Но мне нравилась вся эта морская кутерьма. Нравился установленный порядок. Все расписано: только такие чулки, только такие туфли, только такая прическа. В конце войны я хотела остаться на службе, отправиться в Италию или Сингапур. Но вот вернулась в Хандредс-Холл…

Какая-то торопливая парочка ее толкнула, и она расплескала выпивку. Слизнув с края стаканчика капли, Каролина замолчала. Музыка стала громче и оживленнее, в оркестре появился певец. Народ пробивался к танцплощадке, нас окончательно затолкали.

— Не будем тут стоять! — Я перекрикивал музыку. — Может, вам с кем-нибудь потанцевать? Вон мистер Эндрюс, больничный хирург…

Каролина коснулась моей руки:

— Ой, пока больше ни с кем меня не знакомьте. Особенно с хирургом. Всякий раз, как он на меня посмотрит, мне будет казаться, что он прикидывает, где бы меня разрезать. Кроме того, мужчины не любят танцевать с высокими женщинами. Может, я с вами потанцую?

— Конечно, если хотите.

Осушив стаканчики, мы протолкались к танцплощадке. Несколько секунд нам было неловко, пока мы вставали в танцевальную позу, пытаясь преодолеть неизбежную скованность и вписаться в негостеприимную толчею.

— Терпеть этого не могу, — пробормотала Каролина. — Будто вскакиваешь на эскалатор.

— А вы закройте глаза.

Я повел ее в квикстепе. Попихавшись с соседями, пару раз ощутив их локти и каблуки, мы поймали ритм толпы и внедрились в центр площадки.

Каролина открыла глаза и опешила:

— Как же мы назад-то выберемся?

— Пока об этом не думайте.