Маленький незнакомец

Обо всем этом я думал, оглядывая промозглую комнату, гнетущий вид которой уже был невыносим. Смочив в рукомойнике платок, я замыл самые большие пятна крови, а потом кусками линолеума кое-как заделал брешь в окне и угрюмо направился к лестнице. На площадке второго этажа я встретил Каролину, которая вышла из спальни миссис Айрес; она приложила палец к губам, и мы молча проследовали в малую гостиную.

— Как она? — спросил я, закрыв дверь.

— Спит. Показалось, она вскрикнула. — Каролина поежилась. — Плохо, если вдруг проснется и испугается.

— Веронал надолго ее усыпил. Идите к огню, вы продрогли. Видит бог, я тоже.

Мы сели в кресла, которые я придвинул к камину. Уперев локти в колени, я закрыл руками лицо и устало потер глаза.

— Ходили наверх? — спросила Каролина.

Я кивнул, таращась перед собой:

— Ужасная комната! Словно палата в сумасшедшем доме. Дверь я запер. Не ходите туда, пусть стоит закрытой.

— Еще одна запертая комната, — сказала Каролина, глядя в огонь.

Я опять потер воспаленные глаза.

— Да бог-то с ней, сейчас нужно думать о вашей матери. Просто не верится, да? Ведь утром она была в полном порядке?

— Такой же, как вчера, если вы об этом, — ответила Каролина, не отрывая взгляда от пламени.

— Спала хорошо?

— Вроде бы… Зачем я пошла на эту стройку? Нельзя было ее бросать.

Я отнял руки от лица:

— Перестаньте. Если кто и виноват, так только я! Вы уже давно говорили, что она не в себе. Если б я был внимательнее… Простите, Каролина. Я представить не мог, что ее рассудок так помутнен. Если б порезы оказались глубже, если б она задела артерию…

Вздрогнув, Каролина посмотрела на меня.

— Извините. — Я взял ее за руку. — Ужасно видеть мать в таком состоянии. Эти… фантазии… — слова выговаривались с трудом, — будто к ней приходит ваша сестра. Вы об этом знали?

Взгляд Каролины вернулся к огню.

— Нет. Однако теперь многое понятно. Она все время уединялась. Я думала, дело в усталости. Но она сидела в своей комнате и ждала, что Сьюзен… О, это нелепо и… гадко! — Ее бледные щеки пошли пятнами. — Виновата я, что бы вы там ни говорили. Я знала, что-то случится, это лишь вопрос времени.

— Значит, мне тоже следовало это предвидеть и быть к ней внимательнее, — печально сказал я.

— Тут не уследишь. Мы же стерегли Родерика, помните? Надо было сразу увезти ее отсюда.

Тон ее казался странным, она прятала глаза.

— Что вы хотите сказать? — спросил я.

— Разве не ясно? В доме что-то есть! Оно всегда было здесь и недавно… пробудилось. Или пришло сюда, чтобы выместить свою злость и наказать нас. Вы же видели, в каком состоянии мать. Знаете, что с ней произошло. Слышали, что говорят миссис Бэйзли и Бетти.

Я оторопел:

— Неужели вы всерьез верите… Послушайте, Каролина. — Я крепко сжал в ладонях обе ее руки. — Вы все — ваша мать, миссис Бэйзли, Бетти и вы сами — уже на пределе! Понимаю, вы грешите на дом. Чему удивляться, когда одна беда за другой: сначала Плут, потом Родерик, а теперь еще это. Ведь так? Но вы-то не миссис Айрес! Вы сильнее! Помню, как она плакала, сидя вот в этом кресле… Видимо, те злосчастные каракули разбередили в ней память о вашей сестре. Сказались нездоровье, бессонница, возраст. Да тут еще эта дурь с переговорной трубой…

— А как же запертая дверь? А шаги?

— Никто дверь не запирал. Ведь она была открыта, когда вы поднялись? И заглушка торчала в рожке. Что до шагов… ей и раньше всякое мерещилось. Помните, она слышала стук когтей Плута? Рассудок ее ослабел, и ей просто почудилось.

— У вас на все готов ответ, — сокрушенно покачала головой Каролина.

— Да, разумный ответ! Неужели вы всерьез думаете, что ваша сестра…

— Нет, этого я не думаю, — твердо сказала она.

— Тогда — что? Вашу матушку преследует другой призрак? Видимо, тот самый, что оставил отметины в комнате Родерика…

— Но что-то же их оставило! — воскликнула Каролина, выдернув руки из моих ладоней. — Я знаю, в доме что-то есть. Поняла это, когда заболел Родерик, но боялась себе признаться… Я все думаю о том, что сказала мать, обнаружив последние каракули. Мол, дом знает все наши слабости и поочередно их испытывает. Слабость Родерика — сам дом. Наверное, моя — Плут. А мамина слабость — Сьюзен. Мать будто дразнят этими надписями, шагами, голосом в трубе. Словно кто-то с ней забавляется.

— Неужели вы вправду так думаете?

— Вам-то хорошо! — огрызнулась Каролина. — Рассуждаете себе о помрачении, галлюцинациях и всяком таком! Но вы не видели нас настоящих. Вы знаете нас лишь теперешних. Еще год назад мы были совсем другими. Это уж точно. Все изменилось… пошло наперекосяк… так сильно и быстро… Что-то есть, неужто не понимаете?

Побледневшее лицо ее исказилось. Я коснулся ее руки:

— Послушайте, вы устали. Вы вся извелись.

— Что вы заладили!

— К сожалению, так оно и есть.

— Почему вы не хотите понять, что дело не в одной усталости?

— Я вижу факты и делаю разумные выводы. Так поступают врачи.

Каролина простонала, и, похоже, этот стон, в котором слышались огорчение и досада, отнял ее последние силы; прикрыв глаза, она замерла, а потом как-то сникла.