Маленький незнакомец

— Вестибюль вы уже видели, — сказала Каролина, когда мы добрались до прихожей, и я дал рукам отдых от саквояжа и футляра. — Пол выложен каррарским мрамором в три дюйма толщиной, и оттого в нижних помещениях сводчатые потолки. Замучаешься натирать этот мрамор. Вот лестница, каких не много: благодаря открытой второй площадке в свое время она считалась инженерным чудом. Отец говорил, что нечто подобное возводят в универмагах, а бабушка никогда по ней не ходила — мол, кружится голова… Вон там у нас была дневная гостиная, но туда я вас не поведу, там пусто и грязно. Пожалуйте сюда.

Каролина приоткрыла заставленное окно, впустив немного света, и полутемная комната, в которую мы вошли, оказалась симпатичной просторной библиотекой. Однако стеллажи в ней были укрыты чехлами, а мебели почти не осталось; из сетчатого ящика Каролина достала пару каких-то невероятно ценных книг, но было ясно, что комната утратила былую прелесть и смотреть здесь нечего. Посетовав, что из дымохода в камин насыпалась сажа, Каролина закрыла ставень и провела меня в следующую комнату — уже упомянутую контору имения, в которой тоже проглядывали готические мотивы, а стены были отделаны деревом, как и в соседствующей с ней обители Родерика. Миновав покои хозяина и зашторенную арку, что вела в цокольный этаж, мы заглянули в «раздевалку» — затхлую комнату, где были свалены грудой дождевики, порванные резиновые сапоги, теннисные ракетки и крокетные молотки. Когда семья держала конюшни, поведала Каролина, комната служила гардеробной, а ее уборная, изящно отделанная дельфтским фаянсом, более века была известна под именем «мужское и-го-го».

Щелчок пальцев вновь призвал Плута, и мы двинулись дальше.

— Не надоело? — спросила Каролина.

— Ничуть.

— Как из меня гид?

— Превосходный.

— Ой, сейчас будет одно место, где надо закрыть глаза… Вы смеетесь над нами? Так нечестно!

Пришлось объяснить, почему я улыбаюсь: Каролина просила не смотреть на бордюр, из которого когда-то давно я выломал желудь. Я осторожно поведал свою историю, хотя не был уверен в том, как ее воспримут. Глаза Каролины заинтригованно расширились.

— Надо же, как забавно! Мама вручила вам медаль? Точно королева Александра?[5] Интересно, помнит ли она об этом.

— Пожалуйста, не спрашивайте. Наверняка она не помнит одного из полсотни мальчишек с ободранными коленками.

— Но уже тогда вам понравился дом?

— Настолько, что захотелось его изуродовать.

— Я не корю вас за дурацкую лепнину, — мягко сказала Каролина. — Она просто напрашивалась, чтобы ее обломали. Между нами говоря, мы с Родди закончили начатое вами… Как странно, правда? Вы видели наш дом, когда нас еще не было на свете.

— Верно, — согласился я, сраженный этой мыслью.

Покинув искореженный бордюр, мы продолжили экскурсию. Каролина обратила мое внимание на темные холсты в тяжелых золоченых рамах. Словно в американской киношной поделке, изображающей знатное семейство, они оказались «галереей предков».

— Ни художественной, ни какой другой ценности они не представляют, — сказала мой экскурсовод. — Все ценное уже продано вместе с хорошей мебелью. Но они забавные, если пренебречь дурным освещением. — Она показала на первый портрет: — Вот Уильям Барбер Айрес. Это он построил Хандредс-Холл. Добрый провинциал, как все Айресы, но большой скаред: сохранились письма архитектора, в которых тот сетует на невыплаченное жалованье и грозит поднять шум… Следующий — Мэтью Айрес, который отправился в Бостон с войском, а вернулся с позором и женой-американкой; спустя три месяца он умер, и нам нравится считать, что это женушка его отравила… Вот Ральф Биллингтон Айрес, племянник Мэтью и заядлый игрок, который одно время владел вторым поместьем в Норфолке, но, словно повеса в романе Джорджетт Хейер[6], в одночасье спустил его в карты… А вот Кэтрин Айрес, его сноха и моя прабабка. Эта ирландка унаследовала скаковых лошадей и вернула семейное состояние. Говорят, бабуля никогда не приближалась к лошадям, чтобы их не испугать. Теперь ясно, в кого я пошла наружностью?

Каролина засмеялась, потому что и впрямь была слегка похожа на потрясающе некрасивую даму с портрета; я же с удивлением понял, что уже привык к ее мужиковатой неказистости, как и к рубцам Родерика. Я хотел вежливо возразить, но она отвернулась. Есть еще две комнаты, которые стоит показать, сказала Каролина, но лучше их оставить «на сладкое». Однако следующий объект осмотра — столовая, отделанная в мягком китайском стиле, — тоже впечатлял: обои ручной росписи, полированный стол, два золоченых канделябра с чашами на изогнутых подсвечниках. Затем мы вернулись к середине коридора, и Каролина, оставив меня на пороге, одна прошла в темную комнату, чтобы открыть ставни.

Коридор был сориентирован с севера на юг, и потому окна всех комнат смотрели на запад. В клинках яркого света, что сквозь щели в ставнях пронзали сумрак, угадывалось внушительных размеров помещение с зачехленной мебелью. Но вот скрипучие ставни разошлись, и представшее глазам зрелище заставило меня рассмеяться.