Маленький незнакомец

— Это не ко мне, говорю я. Обращайтесь, говорю, в муниципалитет. Между нами, — зашептал Бабб, — обращаться туда можно до посинения. Список составлен еще полгода назад. В него попал мой племянник Дуги с женой, надеюсь, дело не сорвется. Видели бы вы, мисс Айрес, как сейчас они ютятся в Саутгеме: в двух комнатушках вместе с жениной мамашей. Мочи нет. А вот такой домик им в самый раз. Позади разобьют садик, проложат дорожку, обнесут оградкой. Из Лидкота сюда пустят автобус, вы слыхали, доктор? Тот, что ходит по Барн-Бридж-роуд. Кажется, с июня откроют маршрут.

Он бы так и балаболил, но его окликнул прораб; извинившись, Бабб вновь сунул мне свои сардельки и отбыл. Каролина отправилась понаблюдать за рабочими, а я, оставшись в бетонном квадрате, подошел к воображаемому кухонному окну, которое выходило на парк и особняк. Сквозь голые деревья дом хорошо просматривался; я прикинул, что еще лучше он будет виден со второго этажа. Ясно, что хлипкие сетчатые изгороди на задах домиков не сдержат ребятню двадцати четырех семей от визитов в парк…

На краю стройки я отыскал Каролину, и мы немного поболтали с бетонщиком, за работой которого она наблюдала. Вообще-то, я его хорошо знал — сын маминых дальних родственников, он доводился мне кем-то вроде кузена. В окружной школе, где имелось всего два класса, мы сидели за одной партой и были очень дружны. Затем я поступил в лемингтонский колледж, и дружба наша увяла; одно время бывший приятель и его старший брат Годди сильно мне досаждали — с горстями камушков караулили меня, когда вечером на велике я возвращался с учебы. Но это было давно. Кузен дважды был женат. Первая жена и ребенок умерли, а два его взрослых сына от второго брака недавно перебрались в Ковентри. Каролина спросила, как у них дела, и на смачном уорикширском наречии (невероятно, что когда-то и я так изъяснялся) знакомец поведал, что оба устроились на фабрику, где, кстати говоря, получают больше двадцати фунтов в неделю. Я бы сам не отказался от такого жалованья; думаю, Айресы эту сумму растягивали на месяц. Однако, разговаривая с Каролиной, кузен снял шапку, а на меня поглядывал смущенно и попрощался неловким кивком. Я понимал, что даже сейчас ему чудно называть меня «доктор», а уж обратиться ко мне по имени или «сэр» язык и вовсе не повернется.

— Пока, Том. — Я старался быть непринужденным.

— Увидимся, Притчетт, — с искренней теплотой сказала Каролина. — Было приятно с вами поболтать. Я рада, что у ваших мальчиков все так хорошо.

Сам не знаю почему, я вдруг пожалел, что на ней этот нелепый берет. Мы пошли обратно к дому; я чувствовал, что Притчетт смотрит нам вслед и, наверное, переглядывается с напарником.

В задумчивом молчании мы возвращались по собственным темным следам, оставленным в мокрой траве. Наконец Каролина заговорила:

— Бабб тот еще тип, правда? — В голосе ее была напускная веселость, но взгляда моего она избегала. — Как славно, что построят эти дома. Вот уж радость для ваших неимущих пациентов.

— Да, радость, — ответил я. — Никаких сырых полов и низких потолков. Хороший туалет. Раздельные комнаты для мальчиков и девочек.

— Нормальный жизненный старт для детей и все такое. Как здорово, что Дуги Бабб избавится от ужасной тещи… Ох, доктор… — Наконец Каролина взглянула на меня, а потом печально посмотрела на стройку. — Уж лучше переехать в такую кирпичную коробку с залой и современной кухней, чем жить в нашем старом хлеву. — Она подняла прутик и принялась стегать им по траве. — А что такое современная кухня?

— Без ниш и закутков.

— Значит, безликая. Что плохого в нишах и закутках? Кому они мешают?

— Иногда их слишком много. — Я вспомнил убогие жилища моих пациентов и, помолчав, задумчиво добавил: — Моя мать порадовалась бы такому домику. Если б я был другим, может, они бы с отцом и сейчас в нем жили.

— То есть? — взглянула на меня Каролина.

Я вкратце поведал, как родители надрывались, чтобы я закончил колледж и мединститут: по уши влезли в долги, на всем экономили, отец работал сверхурочно, а мать бралась за шитье и стирку, хотя еле могла переложить мокрое белье из чана в бадью.

Я полнился горечью, но остановиться не мог.

— Родители отдали все, чтобы я стал врачом, а я так и не понял, что мать больна. На мое обучение они угрохали целое состояние, а я узнал лишь то, что у меня неправильный выговор, плохая одежда и застольные манеры — все не так. Я начал стыдиться родителей. Друзей никогда к себе не приводил. Однажды отец с матерью приехали на окончание учебного года, когда мне вручали премию за научную работу. Помню физиономии однокурсников, мне этого хватило. Больше я родителей не приглашал. Лет в семнадцать при клиентах я назвал отца дураком…

Я не договорил. Мягко, насколько позволил бушевавший ветер, Каролина сказала:

— Наверное, они вами очень гордились.

Я пожал плечами:

— Может быть. Но гордость не возмещает счастья. Им бы жилось лучше, если б я был таким, как мои кузены, вон как Том Притчетт. Наверное, и мне бы лучше жилось.

Нахмурившись, Каролина стегнула траву.