Маленький ныряльщик

Тихая тропическая ночь. Луна. Даже плеска волн о борт -- и того не слышно. Команда и казаки намаялись на погрузке угля. Хоть и в тихую погоду, и при помощи грузовых стрел, всё равно -- тяжёлая и грязная работа, да ещё и в этакую-то жарищу, утомила людей. Все, кроме вахтенных, отдыхают. Многие вынесли койки на палубу или на крышу надстройки. Редко, какой звук нарушит безмолвие. Те, кто во сне храпит, сконцентрированы на баке, и выводимые ими рулады разгоняют сонливость сигнальщиков и вахтенного офицера. До моих же ушей эта какофония не доносится. И сон не идёт. Я никак не могу придумать, каким образом превратить общее соображение о прекращении судоходства вдоль вьетнамских берегов в четкий комплекс команд, исполнение которых приведёт к желаемой цели. Не выстраивается цепочка действий.

Понятно, что нам следует нападать, чтобы сеять панику. Но наше оружие заточено на уничтожение, причём, исподтишка. И крайне важно правильно выбирать цели. Мысль об утоплении без разбору всех встречных кораблей не представляется плодотворной. Собственно, для того, чтобы разобраться в ситуации, и отправлен человек в Сайгон, но разум нетерпеливо стремится предугадать, просчитать, перебрать варианты. Какой тут сон!

И вот слышу я английскую речь. Понятно, что один из участников диалога -- спасённый с британского крейсера моряк. Второй же голос принадлежит мальчишке.

Парнишкии отроческого возраста присутствуют среди казаков -- есть такая традиция, держать воспитанников при воинском коллективе, и сколько-то "казачков" вертится среди наших "пассажиров". Но вот какого рожна один из них на языке вероятного противника изъясняется, как на родном, может это хоть кто-нибудь мне объяснить?

Ладно, думаю, утром разберусь. А только сна всё равно ни в одном глазу. Отправился в кают-компанию, попросить у буфетчика джина с тоником, а тут как раз сотник сидит. По тому же вопросу зашёл. Ему тоже не спится.

Дело в том, что выдачу традиционной винной порции начиная с Суэца я своей властью отменил и велел поить всех растворённым в воде хинином, добавляя в это адское пойло "для скусу" рюмку водки на каждый стакан. Туда же капали и лимонного сока, пока не кончились лимоны. Ну а поскольку вместо водки были у нас и джин, и ром, и граппа, то получалось каждый раз нечто совершенно новой степени противности. Тем не менее, пить эту гадость постепенно приучились все. Особенно, после того, как закончилась взятая ещё из дому квашеная капуста. Видать было в напитке что-то такое, чего не хватало нашим организмам вдали от суши.

Обобщённое название сформировавшегося на эскадре многообразия водных растворов хинина и спирта с подчас непредсказуемыми дополнениями - "джин-тоник" - сформировалось потому, что именно таким словом получившуюся смесь обозвал я. Термин прижился. Жажду эти напитки утоляют неплохо, в мозги особо не шибают, потому и вошли в обиход, причём без строгого нормирования выдачи.

Когда законных обитателей кают-компании -- офицеров корабля -- тут нет (а случается это нередко), я, нарушая старую морскую традицию, тихонько заглядываю к буфетчику, опрокинуть полстаканчика вышеупомянутой бурды. Не, ну не привык я гонять вестового, тем более -- ночь на дворе, спит человек.

Вот как раз сотника, что заглянул сюда промочить глотку, я и спросил про мальчишку, так бойко тарахтящего по-английски.

- Так, Петр Семёнович, это кроме как Кольке и быть некому. Он уже в Севастополе к сотне пристал. Сказал, хочет с нами идти на Дальний Восток.

Ясное дело, выяснять, какое соображение заставило принимать в сотню воспитанника накануне погрузки -- это сейчас не важно. Важно, что иначе как засланным, этот казачок быть не может. И, поскольку от самого Суэца мы ни с кем на связи не были, то и доложить маршрута следования группы он не мог. Но разбираться в вопросе необходимо немедленно.

Разбудил я Михаила Львовича, а потом велел кликнуть этого самого Кольку. Заходит он в каюту, и с заметным трудом узнаю я, кого бы Вы подумали? Николая Кровавого. Будущего, естественно.

Вот это засада!

Нет, как он это время скрывался от моего взора -- полбеды. Что другие его в лицо не настолько знают, чтобы опознать в любой одежде -- многое объясняет. Но скажите мне на милость, что с этим всем делать!? Куда его везти, кому сдавать, как выполнять задачу?

- Батько сказал, вы хотели меня видеть, - и смотрит тревожно. Мерзавец.

- Хотели. Что англичанин рассказывает?

- Так ничего. Помогаю страдальцу сообразить, как его звали и кем он был. Говорит, что работал с утлегарем, а потом летел над морем. И всё.

- Скажи ему, что он Джон Смит. По-русски - Иван Кузнецов. Пускай изучает наш язык и ни о чём не тужит. Ступай.

Едва за цесаревичем закрылась дверь, я перевёл взгляд на Михаила Львовича.