Маленький памятник эпохе прозы

– Так ты и не пытался? – ахнула я. – Ты банально струсил даже попробовать поставить там, – я, как и он, потыкала пальчиком вверх, – этот вопрос? Боишься вызвать гнев несвоевременной просьбой о человеке, который оказался никому не нужен?

– Не смей! – он стукнул кулаком по столу. Правда, не сильно. Судя по побагровевшей физиономии, я попала в точку: струсил. Ему показалось проще выступить в благородной роли сборщика средств внутри коллектива: «Ребята, кто сколько может для лечения Веры Леоновой! Покажем, что мы – команда, и своих не бросаем!» Как-то так, наверное. Но бухнуть кулаком по столу (только посильнее) там, наверху, и сказать, что раз мы – дикари и у нас так и не заработала нормальная страховая медицина, а работодатели тоже не шевелятся по этому поводу, мы обязаны спасти молодую умирающую женщину, у которой пожилая мама и маленький сын. Нет! Язык присох к нёбу, челюсти сомкнулись намертво, как у бультерьера при укусе. А вдруг бы Они ответили: «Мы думали, ты в курсе, что мы не благотворительная организация. Зарабатывать надо было себе и своим сотрудникам на лечение! – Так ведь дефолт! – Что ты говоришь? А то мы не знали. У нас, между прочим, тоже дефолт. И мы решаем, как спасать радиостанцию, а у тебя в башке что?» Нет, такого он не мог допустить! Он лучше свои пять тысяч в конверт положит (вон они, видимо, купюрами по пятьсот рублей), а остальное наскребёт по всем сотрудникам. Так и сделал, и доволен собой. Ждал от меня благодарных слёз, видимо.

Я с трудом взяла себя в руки и, несмотря на злость, «вернула на лицо выражение» – чай не привыкать. Нечего демонстрировать своё отчаяние даже в виде гнева. Тем более, бессмысленного, бесполезного гнева, не способного ничего изменить

– Спасибо, Олег. Ты и впрямь сделал всё, что мог. Прощай.

Я встала и быстро зашагала из комнаты.

– Ты не права! – крикнул вслед Олег. И в голосе его слышались обида, досада и отчаяние. Не моя проблема, пусть обижается и отчаивается. Хотя любопытно: в чём я не права-то?

Да пошёл ты!

Конечно, я хлопнула дверью, а как же.

Сделав два шага по коридору, увидела третью дверь моей бывшей радиостанции. В студию. С зелёным огоньком сверху, означавшим, что ни прямого эфира не происходит, ни записи. Можно войти и увидеть Мишку.

Давненько с такой силой у меня не ухало моё не очень мощное сердце. Оно сбило дыхание и вело себя совершенно неподобающе для моих двадцати пяти лет. Даже голова закружилось, пришлось схватиться рукой за стену.

– Вам плохо? – спросил участливо кто-то, чьё лицо я видела будто сквозь молочного цвета пластик – только пятно без чёткого абриса. Меня даже пытались подхватить под руку, ещё не хватало! Соберись, тряпка!

Глубоко вдохнув и выдохнув, я выпрямилась и заставила себя улыбнуться.

– Не, всё нормально, спасибо! – и нелюбезно выдернула руку из чьей-то ладони. Так и не разобрала даже – мужчина то был или женщина.

Меня тянуло адским магнитом в студию, там Миша! Миша… Господи, ничего не прошло, не кончилось, я с ума схожу от мысли, что он здесь, близко, через одну дверь!

Но я не тряпка. Я смогу этого не сделать, смогу. Я пройду мимо магнитящей двери, решительно и окончательно не позволив нам обоим снова свалиться в безумие и безысходность. Да, нам обоим! Уверена, что он по сей день чувствует то же самое. Я знаю это. И ещё знаю про малышку Галю.

У меня хватило силы воли побывать на радио и не увидеть Мишку. Впрочем, не могу поручиться, что хватило бы в иной ситуации, когда бы мне руки не обжигал конверт с деньгами, собранными неравнодушными людьми малыми рублями, такими бессмысленными в Вериной ситуации!

На следующий день я пришла на работу с двумя конвертами – один мой собственный, в который я насобирала в целом двенадцать тысяч, и с большим редакционным. После работы нужно ехать к Вере и отдавать её маме всё это. И половины не набралось! У Аллы Андреевны осталось немного денег, ну, до шестидесяти процентов стоимости может быть дотянем. И что дальше? Дальше-то как?

Несомненно, меня уволят и очень скоро. Я тупо сижу перед компьютером и ни хрена не делаю. Самое главное, что мне всё равно. Пофиг. Фиолетово. Что в корне неправильно, потому что остаться сейчас без работы – катастрофа ничуть не меньшая, чем сам дефолт

– Беллочка! – раздался тихий голос Нины Сергеевны. Для надёжности она ещё тихонько постучала по пластику. – Извините! Можно к вам?

Я крутанулась на кресле.

– Конечно. Чем-то могу помочь? – кисло спросила я без радости глядя на тётю Мотю. Что ей вдруг так не вовремя понадобилось?

– Вот, – Нина Сергеевна протянула мне… конверт.

– Это что? – спросила я, почему-то догадываясь.

– Для вашей подруги. Пусть она поправится!

Пять тысяч! Большая, очень большая сумма, особенно для таких, как тётя Мотя. Главред радио пожертвовал столько же.

– Нина Сергеевна… это же много! У вас семья, вы сами говорили, что…