— Вовсе нет, — постаравшись собрать все свое достоинство, возразил Берк, который и в самом деле, как она сказала, был небрит, немыт, одет в грязное белье и сильно пьян. — Мое сердце не может разрываться, потому что у меня нет сердца.
Изабель снова закатила глаза.
— Да, да, я знаю! У тебя нет сердца, потому что мама разбила его семнадцать лет назад, Я тоже слышала всякие разговоры Только в отличие от тебя я им не верю. У тебя есть сердце, и вот сейчас оно у тебя сильно болит, и поделом, потому что, я уверена, ты очень виноват. Но, папа, я уверяю тебя, всей глубиной моего сердца, мисс Мейхью вернется! Она должна вернуться.
Берк с любопытством посмотрел на дочь.
— Почему?
— Потому что, — Изабель пожала плечами, — если она любит тебя хоть немного, то не сможет без тебя жить.
Затем она с сияющей улыбкой повернулась и вышла из комнаты, оставив отца, которого так и не смогла утешить, одного.
Глава 23
Фредерику Бишопу, девятому графу Палмеру, вполне нравился его клуб. Это был в высшей степени престижный клуб, в который принимались лишь очень знатные персоны. Только титулованные особы — самые лучшие и старые фамилии — бродили по отделанным тяжелыми панелями залам и за ленчем отдавали должное ростбифу местного приготовления. Политикам и интеллектуалам вход сюда был категорически закрыт, чтобы разговор никогда не отвлекался от спорта, сигар и… снова спорта. Членство было и в самом деле столь избирательным, что Фредди мог часами сидеть в глубоком кожаном кресле у камина в одной из гостиных и ни одна живая душа не тревожила его покоя.
Мужчине, который живет в одном доме с такой женщиной, как его мать, подобную возможность нельзя было недооценивать.
Именно поэтому он очень удивился, когда один из служащих клуба подошел к нему и, раболепно склонившись, прошептал:
— Прошу прощения, милорд, но там, на галерее, человек…
Фредди, который почувствовал на себе неприязненные взгляды нескольких товарищей по клубу, быстро прошептал в ответ:
— Ну и что? Какое отношение к этому имею я?
— Этот человек, милорд, настаивает на том, чтобы повидаться с вами. Он говорит, что если не поговорит с вами, то спалит весь дом. Он уже нокаутировал трех охранников, которых я послал выдворить его вон. Он очень настойчив, милорд… и, я позволю себе заметить, немного пьян.
Фредди стало любопытно посмотреть, кто это мог свалить троих охранников клуба, которых выбирали среди самых сильных и крепких парней, ведь самое важное для эксклюзивного клуба — это именно его эксклюзивность, — а заодно и узнать, с чего это такому человеку понадобилось его увидеть, и он поднялся из уютного кресла и проследовал за слугой в фойе.
Там он увидел, что маркиз Уингейт методично крушит все вокруг, поднимая слуг за горло и швыряя их о стену. Портреты знатных основателей клуба качались, как маятники. Он обнаружил какого-то баронета, съежившегося за подставкой для зонтиков в виде слоновьей ноги, и герцога, прятавшегося за кадкой с папоротником. Оба изо всех сил старались не попасться маркизу на глаза.
— Ради всего святого, — поморщившись, произнес Фредди, когда Трэхерн схватил лакея в шесть футов и два дюйма ростом и поднял его над перилами лестницы. — Тебе что, Трэхерн, необходимо устраивать сцены повсюду, где бы ты ни появился?
Маркиз повернулся к нему.
— Господи! — прыснул Фредди. — Да ты ли это, Трэхерн? Ты ужасно выглядишь. Отпусти парня и иди сюда… — Заметив испуганное выражение на лицах служащих клуба, он кисло сказал: — Да, да, я его знаю. По его виду сейчас трудно поверить, но он на самом деле маркиз и обычно выглядит несколько опрятнее. Пропустите его, и, ради Бога, кто-нибудь, принесите виски.
Приказания графа Палмера были выполнены очень быстро. Берка провели в отдельный кабинет, где члены клуба обычно выписывали чеки на месяц своим управляющим, любовницам и поставщикам сигар. Там Берку предложили присесть, что он и сделал, как-то сразу почувствовав усталость. Диван был из кожи и очень мягким. Он, казалось, обволакивал тело маркиза, погрузившегося в его необъятные недра. Берк приказал себе не поддаваться баюкающим объятиям дивана. Никаких сомнений, это хитрый трюк, чтобы заставить его забыть о цели прихода сюда.
— Ну вот. — Палмер колдовал с бутылкой и бокалами, которые принес клубный официант. — Выпей-ка это.
Берк подозрительно посмотрел на большую пузатую рюмку, которую ему протянул граф.
— Это не виски, — заявил он.
— Это коньяк. Да какая тебе, к черту, разница? Это спиртное, старина. И ты выглядишь так, будто тебе это необходимо.
Берк неохотно принял громадную рюмку, в которой на самом донышке плескалось немного жидкости, и опрокинул ее в себя. Коньяк. О да. Он и прежде пил коньяк. Собственно, пил много раз прежде, до того, как его жизнь превратилась в одно нескончаемое похмелье от виски. Вселяющее уверенность тепло разлилось у него в груди.
Что ж, Бишоп прав в одном. Это все же спиртное. Он протянул пустую рюмку.
— Хорошо, хорошо. — Бишоп налил ему еще порцию. — Только не так быстро. Они сдерут с меня за бутылку, ты же знаешь, а эта штука двадцатилетней выдержки.