Маленький тюремный роман

— Наличие у себя комнатушки, — очнулся и снова «запел» в этот момент арестант, — я, по понятным соображениям, держал в совершенной тайне от жены, что и вызвало ее ревнивое подозрение в наличии у меня какой-то бедрастой пассии, а затем привело к частым ссорам — почти что к разрыву отношений… от этого, к ужасу моему, страдала дочь, еще раз подчеркиваю, тоже пребывавшая в заблуждении… согласитесь, конспирация есть конспирация… я не имел права быть теленком… благодарю за понимание частностей моего вынужденного поведения, с самого начала ошибочного… нужно уметь взглянуть хотя бы одним из органов зрения в глаза правде, очевидно, старшей сестре исторической необходимости, не так ли?.. согласен с вами, что ее младшей сестрой является главная газета вашей партии, но не будем распыляться по пустякам… так вот, в той комнатушке, в правом от окна углу, под ковриком, вскройте тройку паркетин… естественно, ознакомьтесь с найденным… именной пистолет принадлежит покойному, Царствие ему Небесное, отчиму, пять лет назад погибшему в вашем учреждении… жаль, что не успел я пустить себе пулю в лоб, жаль… письма ко мне моей матери, похороненной в Праге, вас не заинтересуют, там вы найдете кое-что поважнее их… главное, жаль, что я — полнейший идиот! — ничего не успел уничтожить… в общем, действуйте — ваша взяла, имею в виду историческую необходимость.

Втайне восхищаясь заранее обдуманными деталями отлично начатого «Дела номер 2109», он уронил безумно трещавшую голову на руки, затем продолжал: — Из-за нервозной спешки я совершенно зря и, согласитесь, более чем глупо выставил своим первым условием — сохранение лично моей жизни… первое, считайте, пожалуйста, условие — освобождение семьи и собаки, затем их высылка по месту жительства тестя… что касается меня, то Бог со мной… я просто очень хочу жить… вам понятно это чувство?.. пока что вызовите врача, заражение крови в непосредственной близости от мозга может быть очень опасным… не для меня — для вас, гражданин полковник, так что не рискуйте… на сегодня хватит, поверьте, ямщик, мне нечего больше сказать, поэтому и не гоните лошадок… главные беседы — впереди. — Да, пожалуй, на сегодня хватит… увезите арестованного сначала в медчасть, — распорядился Дребедень.

Терпеть повторную обработку глазной раны и промывание едким раствором передних беззубых десен было не трудно — разыгравшийся азарт был своеобразным наркозом; А.В.Д. мастерски сумел превратить свою психику — психику взрослого человека, стоявшего на пороге смерти и желавшего лишь спасения семьи от пыток, — в психику мальчишки, увлеченного самой игрой: в прятки, салочки, лапту, футбол, биллиард, картишки; увлеченного настолько, что мозг работал с вдохновением, знакомым всем бывалым игрокам; только где-то на его задворках мельтешила разгоряченная сожалением мыслишка начет того, что никогда ему больше не исследовать генетически причинных биохимических оснований игрового азарта и массы привычек как вредных, так и скрашивающих скукоту времяпрепровождения.

«Черт побери, — сокрушался он, — в патологическую зависимость только от курева попадали, попадают, будут попадать сотни миллионов людей… а мне каюк — прощай участие в создании фармацевтически убойных препаратов, скажем, антиигрина, антиникотина, антиалкоголина и так далее… никогда теперь уже не докопаться до тайн биохимических «процессов века», происходящих в мозгах любителей массовых убийц и сладострастного садизма — Ульянова, Дзержинского, Землячки, Гитлера, Джугашвили и их подручных вроде тупого Дребеденя… и не найти мне гена, ответственного за выработку в этих выродках «тиранического гормона», соблазняющего, постепенно покоряющего, в конце концов, извращающего и губящего психику каждого из них… поэтому и гибнут ни за что, ни про что или истлевают заживо миллионы людей… меня-то лично судьба карает за дело… иначе говоря, поделом тебе, А.В.Д., за прямое соучастие в коллективном преступлении многих российских партий, сделавших возможной — к несчастью происшедшей — «великую октябрьскую»… будь я проклят навеки за соучастие в ней, за страдания всех невинных, за ужас, претерпеваемый Катей, Верочкой, Геном… если б возвратиться в прошлое — клянусь, я бы не промахнулся, как полуслепая кретинка Каплан… непременно, еще в двадцатых, взорвал бы себя вместе с рябой мразью… усы его — в одну сторону, башка, руки, ноги — в другую, фуражка с кителем — в третью… а меня самого — вовсе как не было… так или иначе, первый ход сделан, я раскололся, Дребедень клюнул — это главное… в худшем случае, его зверье хотя бы никого не станет мучать… Господи, помоги… Катю поистезают и посадят, если не укокошат, Верочку бросят в лагерь, а бедного Гена превратят в сторожевую тварь на одной из каторог «первого в мире государства счастливых рабочих и крестьян».

Его отлично накормили, дали — возможно не без изощренного намека на более жестокое «выбивание показаний» — коробку «Герцеговины Флор», легендарных папирос, набиваемых в трубку всесоюзно и всемирно известным идолом «самого демократического в мире советского правосудия».