Маленький журавль из мертвой деревни

Они снова пошли за своим проводником. Теперь Черныш привел их на горный склон. Пару лет назад в горах начали строить бомбоубежище, рассчитанное на несколько сот тысяч человек; из взорванной породы сложили новую гору, а в котловане на месте взрыва скопилась дождевая вода, и получилось озеро. Сяохуань и Чжан Ган даже подумать не могли, что здесь есть такое чистое озеро. Чжан Ган бросил в воду камень, и они почти услышали, какое оно глубокое.

Черныш по-хозяйски вел их, перескакивая с камня на камень, и вывел к удивительно ровному валуну, нависшему над водой.

Усевшись на валуне, пес обернулся к Чжан Гану и Сяохуань. Они подошли ближе. С места, на котором сидел Черныш, была видна самая середина озера. Сейчас там отражалась звезда.

Черныш часто приходил сюда с Дохэ, они беседовали, отвечая друг другу невпопад, или просто молчали. Значит, у входа в бомбоубежище Дохэ отделалась от его компании и пришла сюда одна? Вода в озере была безмолвна и так чиста, будто в ней и быть не могло ничего живого. Фонарик подсвечивал большие бледные камни, наползавшие друг на друга в воде — прыгни туда вниз головой, череп наверняка раскроишь. Сяохуань с Чжан Ганом обошли каменное озеро вокруг, скользя по воде фонариком. Дохэ узнала, что Чжан Цзяня приговорили к высшей мере, и решила покончить с собой, стать новой душой в сонме призраков деревни Сиронами? Сяохуань спросила Чжан Гана, как вела себя тетя, услышав новости по радио. Чжан Ган ничего не знал, трансляция процесса с ревом катилась по улицам, сначала проехали агитмашины с громкоговорителями, за ними грузовики с приговоренными, которых возили по городу перед казнью, а все репродукторы в округе вместо «Алеет Восток» и «В море полагаемся на кормчего» теперь передавали лозунги с процесса… Он засунул голову под одеяло, но и там были одни лозунги. Он не знал, что с тетей. Он не знал даже, что с ним самим.

Если она и правда прыгнула в озеро, тело можно будет искать только завтра. Делать Сяохуань было нечего, пришлось взять Эрхая и Черныша и отправиться домой. Снизу было видно, что окна в квартире не горят — Дохэ не вернулась. Сяохуань, Чжан Ган и Черныш поднялись на второй этаж, и тут пес быстрее ветра понесся вверх по темной лестнице. Чжан Ган понял и побежал следом, перескакивая через три ступеньки.

Сяохуань зашла в квартиру, включила лампу, и в сером электрическом свете они увидели, что на скамеечке для переобувания сидит Дохэ, на одной ноге у нее деревянная сандалия, на другой — тряпичная туфля, не поймешь, то ли домой пришла, то ли собралась из дома.

— Пока тебя искали, чтоб на ужин привести, у меня даже ноги опухли! — с улыбкой пожаловалась Сяохуань.

Она повязала фартук и без лишних слов ушла на кухню. Скоро рыбный суп забулькал в кастрюле. Сяохуань нарвала из горшка пучок кинзы, покрошила в суп и вынесла кастрюлю к столу.

— Не рассиживайся! Скорей подай мне подставку! Не то стол сожжем.

Дохэ так и садела у двери, не переобувшись.

Эрхай сбегал на кухню и принес круглую подставку из рисовой соломы.

Сяохуань налила каждому по большой миске супа, села и, не обращая на них внимания, принялась за еду. Дохэ наконец сняла туфлю, сунула ногу в деревянную сандалию, медленно подошла к столу и опустилась на стул. Лампочка в коридоре была всего на десять ватт, да и те тонули в паре от супа, так что лиц было не разглядеть. Но Сяохуань могла и не смотреть, она и так знала, что Дохэ пока оставила свою страшную мысль за порогом.

Сяохуань начала говорить расплывавшимся в облаке пара лицам, как будет добиваться оправдания Чжан Цзяня. Ее ложь совершенно убедила публику, даже по звукам, с которыми Чжан Ган и Дохэ ели суп, она слышала, как к ним мало-помалу возвращается вкус еды, как постепенно растет аппетит. Эрхай собрался было налить себе четвертую миску, но Сяохуань не дала, сказала, что он объестся, лучше мы из оставшегося супа наварим завтра кастрюлю «кошачьих ушек»[117] с лапшой.

На другой день на столе действительно стояла целая кастрюля «кошачьих ушек» вперемешку с лапшой. Сяохуань даже не знала, какой хорошей бывает хозяйкой, если не ленится. Идти на рынок и отдавать четыре цзяо долга за рыбу ей и в голову не пришло.

Она сходила в отделение, поскандалила там и вернулась домой с лицензией на предпринимательство, поставила у жилкомитета лоток со швейной машинкой и стала чинить людям одежду, а иногда закраивать и шить новую попроще. Дохэ она посадила рядом, чтобы обметывала петли и пришивала пуговицы.

По правде, ей было неспокойно на душе, если Дохэ оставалась одна — начнет думать о чем попало, опять решит отправиться в загробный мир, встретиться со своими японскими односельчанами на каком-нибудь празднике в царстве мертвых.

После Нового года Чжан Ган вступил в производственную бригаду и уехал в Хуайбэй.