Маленький журавль из мертвой деревни

Взглянув на повязку, Сяохуань повернулась к Дохэ, которая еще ничего не успела сообразить:

— Уж надень, раз велят. Они и сшили специально. Погляди на стежки, я ногами лучше сошью. Ты уж как-нибудь поноси.

Дохэ не шелохнулась.

— Или давай я к ней оборки пришью? — серьезно предложила Сяохуань. Она взяла в руки повязку, внимательно на нее поглядела, взяла с пола кусок синей тесьмы, повертела его в руках. — Как тебе такой цвет? Сгодится?

В следующую секунду по краям повязки уже красовались синие оборки. Дохэ медленно натянула повязку на плечо, Сяохуань приколола ее булавкой. Увидев, что получилось, сотрудницы жилкомитета загалдели, требуя объяснить, что это еще за дела.

— Вы ведь теперь знаете, что она японка? А у них в Японии нарукавные повязки по краю всегда оборками украшают.

— Отпарывай!

— Вот еще.

— Чжу Сяохуань, это диверсия и саботаж!

— Который из документов ЦК и новейших указаний председателя Мао запрещает оборки на нарукавных повязках? Сначала отыщите, а потом говорите про диверсию и саботаж.

— Да на что это похоже?!

— Не нравится? Ничего, как-нибудь привыкнете!

На другой день кадровые работницы объявили, что с этой минуты Чжунэй Дохэ обязана убирать в кабинетах, на лестницах и в туалете жилкомитета, за день уборку нужно проводить трижды. Если в туалете найдут хоть одну муху, хоть одного опарыша, наказание Дохэ будет ужесточено.

— Ты уж убирай, раз велят. — Сяохуань подняла сощуренные глаза от швейной машинки. — Считай, что ты скотница, им каждый день приходится за свиньями дерьмо выгребать.

Куда бы ни пошла Дохэ, Черныш всюду следовал за ней, поэтому Сяохуань не боялась, что сестренку обидят, не беспокоилась, что у нее снова появятся мысли о самоубийстве: Черныш тут же доложит. Только одно не давало покоя: Дохэ выполняла свою работу честно, никогда не отлынивала и мыла туалет жилкомитета так же чисто, как у себя дома. Сяохуань даже бегала наверх, учила Дохэ правильно филонить: смотри сквозь узорчатую стену в туалете, как пойдет кто-нибудь из комитетских, тогда и берись за метлу.

Наставляла: водопроводная вода в жилкомитете все равно бесплатная, лей ее на пол побольше, тогда и мести не придется. А в конце дня Сяохуань напоминала Дохэ, чтобы та набрала в жилкомитете ведро воды из-под крана и отнесла домой — будет экономия. Скоро Сяохуань поставила у швейной машинки пару складных стульев и складной стол, на стол водрузила чайник с чаем из прокаленных семян, словно приманку для «социально вредных элементов», которых так презирали сотрудницы жилкомитета. Элементы толпились у лотка, смеясь и болтая. Дела у мастерской Сяохуань на глазах шли в гору.

— Как вам чаек? — спрашивала она у своих низкопробных приятелей.

— Вкусный! — дружно хвалили приятели.

— Японский!

— Правда? То-то и оно!

Тогда Сяохуань подзывала Дохэ и говорила, что сестренка и японские угощения умеет готовить. Вот только красная фасоль и клейкий рис дома закончились. На другой день вихрастые афэи принесли ей и фасоль, и рис. По заказу Сяохуань Дохэ приготовила колобки, а когда дома все наелись, Сяохуань унесла остатки в мастерскую и пригласила афэев на угощение. Тронутые теплым японским приемом, вихрастые стали носить Сяохуань все съедобное, что плохо лежало. Было им лет по семнадцать-восемнадцать, самый возраст, чтобы восхищаться тетушкой Сяохуань, такой приятной, умелой и до краев полной проказ. Заодно афэи и с Дохэ были ласковы: «Тетушка, разве можно вам таким грязным делом заниматься, туалеты мыть? Ведь вы наш зарубежный друг! Не трудитесь, мы сами все отмоем!» Вихрастые афэи — и парни, и девушки — трижды вдень мыли комитетский туалет, с самым непотребным видом мурлыкая революционные песни. Сотрудницы жилкомитета запретили им помогать Дохэ: враг должен искупить свою вину грязной работой, но афэи, попыхивая сигаретами, процедили: «И как вы нам помешаете?» Одна из сотрудниц пригрозила, что отправит Дохэ в отделение, на это афэи ответили:

— Отправляй и не беспокойся: всегда найдется умелец, чтобы колеса твоему велосипеду продырявить! А окна в квартире придется раз в два дня менять, а то и чаще! И думаешь, мы не знаем, в какой школе твой сын учится?

Тогда женщина крикнула, что сдаст в отделение всю их шайку, но какой-то рослый афэй ответил:

— Глядите, я когда ее снасилую, она еще встанет и спасибо скажет, мол, до скорой встречи!

От его гадких слов людей едва не стошнило, кто-то хохотал, кто-то, смеясь, бранился.

Тацуру, хоть поняла не все, тоже рассмеялась. Она с удивлением заметила, что смеется всем телом, изнутри наружу. Разве могла она представить несколько месяцев назад, сидя на камне у озера, что будет еще вот так хохотать, задрав голову вверх, хохотать, пустив все на самотек, — день прожили, и ладно.