Маленький журавль из мертвой деревни

Он привязал ведро с арахисом к раме велосипеда и зашагал рядом с Дохэ. Летом темнело поздно, а домна, выпуская сталь, сияла, словно второе солнце. Руководя восстанием, Сяо Пэн весь взмок, тельняшка прилипла к спине и к груди, пластырь, который он пустил на заплатки в подмышках, пропитался потом, свернулся и, пока он размахивал руками, выступая с речью, совсем отклеился. С каждым его вдохновенным жестом дыры становились шире, открывая буйную поросль под мышками.

Дохэ посматривала на него, улыбалась, даже ее молчание было милым. Почему же обычные женщины за тридцать всегда так многословны? Наконец заговорила:

— Одежда порвалась, — она улыбалась, но глаза смотрели серьезно.

Всю дорогу он рассказывал ей о литературе, о музыке, читал стихи, а весь ее ответ: «Одежда порвалась».

— Здесь. — она указала на свою подмышку.

У нее там тоже была маленькая пропитавшаяся потом заплатка. Сяо Пэн вдруг сделался сам не свой от этой залатанной и смоченной потом подмышки.

Он остановился. Ничего не понимая, она тоже замерла.

— Так зашей мне.

Дохэ смотрела на него во все глаза, на кончике носа у нее собрались бусинки пота, тяжелая челка намокла. Ей было ясно, что слова, которые вырвались у него, ничего не значат — улетят с ветерком, как будто их и не было. А самые главные слова можно не говорить, ведь самка понимает самца без слов.

Ее глаза вдруг наполнились слезами.

Сяо Пэн испугался: если она все принимает так близко к сердцу, свернуть эту историю будет непросто.

Пришли домой, Сяо Пэн как ни в чем не бывало рассказал Сяохуань, что помог Дохэ донести ведро, а она пообещала зашить его тельняшку. Весь вечер он тревожился из-за слез Дохэ. Если она увидела в нем избавителя — плохо дело: набросится и что есть мочи потащит в семейную жизнь. А он за Чжан Цзянем объедки подбирать не собирается, ну уж нет! Тем временем Дохэ постирала его тельняшку, высушила утюгом и села зашивать. Он прислушивался к стрекоту машинки и думал: смотри, она уже вцепилась в тебя, уже тащит к семейному очагу.

Чжан Цзянь как раз ушел на вечернюю смену, а Сяо Ши работал в ночную, и Сяо Пэн сидел у Чжанов один.

В шутках и перебранках ему с Сяохуань было не тягаться — пришлось слушать, как Ятоу читает свое сочинение. У Ятоу была толстая тетрадка, куда Сяо Ши и Сяо Пэн переписывали из газет, журналов и книжек красивые, возвышенные фразы. Садясь за сочинение, Ятоу всегда брала оттуда какое-нибудь выражение. Если речь шла о богатом урожае, то по деревне текли «золотые пески» или «казалось, будто белые облака опустились на хлопковые поля», а «ударишь по финиковому дереву — и сыплются на землю агаты»… Всем такие фразы казались очень красивыми, одна Сяохуань ворчала: «Чего ж мы тогда голодаем? Чего ж Дахай у нас ходит с распухшей печенкой? А отец его почему так исхудал — ни дать ни взять богомол?» Или вставляла, хихикая: «Так конечно! Золотые пески текут по деревне. Из золотых песков еды не сваришь! А если с финикового дерева агаты сыплются, их разве съешь? Потому у входа в универмаг каждый божий день попрошайки от голода загибаются».

Иногда Сяохуань так доводила Ятоу, что та бросала ручку и называла мать отсталой и с правым уклоном.

Сяохуань отвечала:

— Ну и что, что с правым уклоном?

— Всех правых элементов заставляют мыть туалеты, а кто не хочет, забирается на домну и прыгает оттуда вниз! — Двух инженеров на заводе объявили правыми элементами, сначала они мыли туалеты, а потом один за другим попрыгали с пятидесятиметровой домны. Обычно на этом семейная перепалка и заканчивалась: все-таки правые элементы и самоубийцы, прыгавшие с домны, были где-то очень далеко от семьи Чжан.

Ятоу дочитала свое сочинение, а Дохэ как раз закончила шить. Когда она отдавала тельняшку, Сяо Пэн вложил ей в руку записку. Второпях накорябал, пока Ятоу читала. Эта записка была пригласительным письмом, в котором он предлагал Дохэ сходить в кино, на дневной сеанс в половине пятого. Но кино закончилось, а Дохэ так и не явилась. Он затеял это приключение от нечего делать, хотел немного тайной ласки сверх графика, но теперь, из-за того что Дохэ не пришла, вдруг лишился покоя. Вот как, побрезговала. Она, значит, не из беспутных девиц, не из тех, что прилипнут и не отстают. Да как она смеет, из-за нее он выбросил деньги за билеты: на один купил пустое место, на другой усадил пустую оболочку — весь сеанс его душа была вместе с Дохэ, он даже не знал, что происходит на экране. Жить надоело? Посмела его рассердить? Вот только ему все известно. Пойдет в отдел безопасности и выложит им про распутную жизнь семьи Чжан! Что, хранит себя для Чжан Цзяня? Благородная и преданная, как Су Сань?[80] И за что же Чжан Цзяню такая честь?

Сяо Пэн снова явился к дому Чжанов, но не пошел наверх, а стал ждать внизу, чтобы Дохэ одна спустилась на улицу. Он знал, что она часто ходит на рынок перед закрытием, подбирает там капустные листья и зелень красноднева. Иногда она и в мясную лавку заглядывала: за день все мясо распродавали и перед закрытием свиную шкуру могли отдать задешево, тогда Дохэ ждала в толпе соседей — авось повезет.