Маленькое чудо

Я сказала просто спасибо. Мне хотелось сказать куда больше, но я разучилась, отвыкла, чтобы обо мне кто-то заботился, с того дня, как добрые монашки дали мне понюхать тампон с эфиром, когда меня сбила машина.

Мы посидели несколько минут молча. Несмотря на твердость характера, которую я в ней чувствовала, у меня было впечатление, что она так же застенчива, как и я.

— Скажите, вы не были раньше балериной?

Она удивленно на меня посмотрела, потом рассмеялась:

— С чего вы взяли?

— Мне показалось, что у вас балетная походка.

Она ответила, что, как многие дети, до двенадцати лет ходила в танцкласс. Но и только. Я вспомнила другую фотографию из коробки. Две девочки лет двенадцати в балетных трико. На обороте детским почерком фиолетовыми чернилами написано: «Жозетта Дагори и Сюзанна» — так звали на самом деле мою мать. Такая же фотография висела у Жана Борана в конторе над гаражом. Все еще шло хорошо в те времена, когда сделан этот снимок. Но когда же произошел несчастный случай с ее щиколотками или просто несчастный случай? Сколько ей тогда было лет? Теперь уже не узнаешь. Не у кого спросить.

Когда подошел официант, она удивилась, что я ничего не заказываю себе.

— Надо набираться сил, вы выглядите ослабевшей…

Моро-Бадмаев говорил то же самое, но у нее это звучало убедительнее.

— Мне не хочется есть.

— Тогда я с вами поделюсь.

Я не посмела спорить. Она положила мне половину своей порции, и я заставляла себя есть, закрывая глаза и считая глотки.

— Вы часто сюда ходите?

Я ходила в основном по утрам, к открытию, очень рано, когда чувствовала себя лучше всего. Такое облегчение — освободиться от тяжелого сна и ночных кошмаров!

— Давно я не была в этих краях. — И она указала мне через окно на аптеку на противоположной стороне улицы Бланш. — Здесь было мое первое место работы, когда я только начинала… Там, где я сейчас, намного спокойнее.

Возможно, она знала мою мать, когда та, после своего «несчастного случая», работала где-то здесь танцовщицей и жила в гостинице. Годы путались у меня в голове.

— Наверно, в то время здесь было много танцовщиц, — сказала я. — Вы знали кого-нибудь из них?

Она сдвинула брови.

— Тут был самый разный народ…

— Вы работали по ночам?

— Да. Довольно часто. — Она по-прежнему хмурилась. — Я не очень люблю говорить о прошлом… Вы почти ничего не едите. Так нельзя.

Я проглотила кусочек, чтобы сделать ей приятное.

— Вы собираетесь еще долго жить в этом районе? Может, стоит поискать комнату поближе к Школе восточных языков?

Ну да, ведь я же наврала, будто учусь в Школе восточных языков. Я и забыла, что она считает меня студенткой.

— Конечно. Я планирую переехать, как только получится…

Мне хотелось сказать ей, что на том месте, где я сейчас сижу, на площади Бланш, возможно, сидела двадцать лет назад моя мать. И когда я родилась, она жила, как и я теперь, в доме номер 11 по улице Кусту, не исключено даже, что в той же самой комнате.

— Отсюда удобно добираться, — сказала я. — Сажусь на метро и еду по прямой до «Севр-Бабилона».

У нее опять промелькнула ироничная усмешка, как будто она мне не верит. Я говорила наобум. Я и представления не имела, где находится эта Школа восточных языков.

— У вас такой удрученный вид, — сказала она. — Мне хочется знать, что вас так тревожит…

Она приблизила ко мне лицо. Зеленые глаза смотрели прямо на меня. Она пыталась прочесть мои мысли, я готова была застыть в сладком оцепенении и говорить, говорить без остановки, рассказать ей все. И она не будет ничего записывать, как Моро-Бадмаев.

— Я еще поживу немного в этом квартале, и конец.

Чем дольше она всматривалась в меня своими зелеными глазами, тем яснее я видела себя сама. Мне даже казалось, что я от себя отделилась. Все очень просто: девятнадцатилетняя девушка, шатенка, сидит на банкетке в кафе на площади Бланш. У тебя рост метр шестьдесят, ты в шерстяном свитере грязно-белого цвета с вывязанными косичками. Ты еще поживешь тут немного, и конец. Ты здесь потому, что хотела в последний раз попробовать подняться по течению лет, чтобы разобраться. Именно здесь, под этими электрическими лампочками на площади Бланш, все и началось. И ты последний раз вернулась в Родные Места, узнать, не было ли другого пути и не могло ли все сложиться иначе.

— Чему конец? — спросила она.

— Ничему.

И я проглотила еще кусок, чтоб доставить ей удовольствие.

— Возьмите хотя бы десерт.

— Нет, спасибо. Но мы могли бы с вами что-нибудь выпить.

— Вряд ли вам сейчас на пользу крепкие напитки.

Мне нравилась ее ироничная улыбка и манера выражаться ясно и прямо.

— Вы давно не выезжали из Парижа?

Я сказала, что с шестнадцати лет. Не считая двух или трех раз, когда этот мой знакомый, Вурлицер, возил меня на Северное море.

— Вам нужно на свежий воздух. Хотите, поедем вместе в субботу? Мне опять надо дня на три в Бар-сюр-Об… Вам сразу станет лучше… У меня там дом в окрестностях.

Бар-сюр-Об. Я представила себе первые лучи солнца, усыпанную росой траву, прогулку вдоль реки… Я готова была размечтаться от самых простых названий[6].

Она еще раз спросила, не хочу ли я поехать с ней в субботу в Бар-сюр-Об.