– А что толку, дорогая? Это не имеет отношения к пропаже жены Дэвида и их дочки.
– Бесхребетный ты, тряпка!
– Дорогая, ты, конечно, права. Но если б я хоть что-то знал об Элис или девочке, то рассказал бы.
– Тебе известно, что случилось с его первой женой, – не унималась Мона.
Саймон за дверью застыл, ожидая продолжения. У него было странное чувство, что он не готов к такому повороту событий.
– Господи, да ее же убили!
– Мона, перестань…
Казалось, Ричард тоже мало-помалу заводится. Учитывая весь подслушанный разговор, Саймон не верил, что мистер Рэй способен по-настоящему разгневаться.
– Нельзя походя обвинять людей в убийстве. Ты несправедлива.
– Несправедлива? Господи, все равно что со стенкой разговаривать. Почему ты им не сказал, что написал Дэвиду про Оливера?
– Зачем? Они же ищут Элис и ребенка. При чем тут мое письмо?
– Ты бы и сейчас поступил так же, да? – язвительно спросила Мона. – Если бы мы развелись, а я захотела тебе напакостить и отняла Оливера, ты бы даже не пикнул. По-твоему, вообще не стоит бороться?
– Не говори глупостей, Мона. Какой смысл? Ведь до приезда полиции мы не ссорились, а теперь что изменилось?
– И никогда не изменится.
– Перестань, ну что ты…
– Ты хоть знаешь, как зовут классного руководителя Олли? Или какой у мальчика любимый предмет?
– Дорогая, тише.
– Да если б не я, ты бы вообще не написал Дэвиду! То паршивое письмо ведь я за тебя сочинила! До единого слова! А ты его просто перекатал. Без меня ты бы даже за стол не сел! Но Дэвид – единственный брат Олли, другого уже не будет…
А что, подумал Саймон, если бы его родители развелись? Допустим, Кэтлин захотела бы оставить его себе – стал бы отец бороться за свои права?
Саймон не мог больше слушать перебранку Рэев. Он собрался было постучать в дверь гостиной, как вдруг почувствовал, что за спиной кто-то стоит. Обернувшись, он увидел на лестнице Оливера. Парень уже переоделся в великоватые джинсы и футболку.
– Я тут немного…
Саймон лихорадочно выдумывал оправдания. Давно ли мальчик его заметил? Мона и Ричард меж тем не унимались.
– Мою классную зовут миссис Пикерсджилл, – сказал Оливер, показавшись на миг много старше своих лет. – А мой любимый предмет – французский. Можете передать отцу, если хотите.
29
Я в детской – сижу в кресле-качалке с девочкой на руках и кормлю ее из бутылочки. Вивьен решила, что мне полезно повозиться с ребенком. Дэвид даже побагровел от злости, но перечить матери не посмел. Я изобразила восторженную благодарность, какой от меня ожидали, и скрыла настороженность. Кажется, прошли годы с тех пор, как я принимала человеческую доброту за чистую монету.
Вивьен меняет белье в кроватке и, не оборачиваясь, следит за мной: все ли я делаю как нужно. Маленькое личико обращено ко мне, младенческий взгляд сосредоточен и серьезен. Ученые говорят, что до шести недель новорожденные не умеют фокусировать зрение, но я не верю. По-моему, все зависит от того, насколько ребенок умен. Вивьен бы со мною согласилась. Она обожает рассказывать о собственном рождении, когда акушерка пошутила: «Ого, а этому дитю здесь не впервой». Вряд ли Вивьен даже в младенчестве могла показаться кому-нибудь рассеянной или несобранной.
Малышка все время уворачивается от бутылочки, извивается у меня на коленях, кривится в плаксивой гримасе.
Закончив с кроваткой, Вивьен распахивает платяной шкаф и сгружает кипы детской одежды в большую дорожную сумку. На моих глазах туда летят комбинезон с медвежонком, ползунки в розовых сердечках и красное бархатное платьице. Одну за другой Вивьен снимает вещи с плечиков. От этого невиданного цинизма я содрогаюсь.
– Что вы делаете?
– Отнесу вещи Флоренс на чердак, – отвечает Вивьен. – Решила облегчить тебе жизнь. Здесь они будут тебя расстраивать.
Вивьен сочувственно улыбается, а меня мутит. Не зная, где Флоренс и что с ней случилось, Вивьен хочет освободить ее шкаф, будто ребенка больше не существует.
– Со слов Дэвида я поняла, что ты не хочешь, чтобы на эту девочку надевали вещи Флоренс, – добавляет она, поразмыслив.
– Ради бога, не уносите, – я не могу скрыть возмущения, – ведь Личико нужно во что-нибудь одевать. Я сказала тогда сгоряча, в расстройстве. Просто дико было видеть ее в песочнике Флоренс.
Вивьен вздыхает:
– Я подберу что-нибудь в городской комиссионке. Личику, как вы оба упорно ее называете, вполне подойдет. Извини, если кажусь тебе жестокой, но эти вещи принадлежат моей внучке.
Крепко сжимаю губы, не позволяя ярости прорваться наружу.
Раздается тихое хныканье, которое вскоре перерастает в пронзительный рев. Малышка заходится плачем. Ее маленькое личико пунцовеет – такой я ее еще не видела, и меня берет страх.
– Что с ней? Что случилось?
Вивьен невозмутимо смотрит на нас.
– Все дети плачут, Элис. Это обычное дело. Если не можешь с этим справиться, не стоило рожать.
Она продолжает паковать сумку. Кладу малышку животом на ладонь, чтобы срыгнула, но девочка лишь пуще надрывается. От жалости я и сама начинаю плакать.
В дверях появляется Дэвид.
– Что ты с ней сделала? – орет он. – А ну-ка, отдай ребенка!