Малеска — индейская жена белого охотника

Скоро она услышала знакомые шаги. Её сердце затрепетало, а затем забилось, как обычно, поскольку рядом с ней сел её возлюбленный. Марта вытерла слёзы и затихла, поскольку поняла, что он вернулся и с этим пониманием в ней ожил дух кокетства. Когда Джонс, смягчённый её очевидной печалью — он видел, как она простилась с Данфортом — нежно положил руку на её лоб и поднял её лицо, она засмеялась. Засмеялась над его глупостью, как он подумал.

— Марта, ты ведёшь себя дурно — по отношению и к себе, и ко мне, — разочарованно сказал влюблённый.

Он с негодованием встал, взял шапку и направился к двери.

— Не уходи, — сказала Марта, ложась щекой на руку и бросая на своего отступающего возлюбленного взгляд, в котором смешались шутливость и раскаяние. — Не уходи так; если ты уйдёшь, ты сильно пожалеешь.

Джонс замешкался… она говорила очень серьёзно… из её глаз брызнули слёзы, и она выглядела, как раскаявшаяся грешница. Он повернулся к ней. Если бы он теперь обратился к её чувствам, если бы он заговорил о боли, которая она причинила ему, поощряя другого мужчину, она бы со всем смирением признала свою вину, но он поступил иначе. Он был здравомыслящий человек, и он решил закончить свою первую любовную ссору как здравомыслящий человек, как будто здравый смысл когда-нибудь помогал при любовных ссорах. «Я всё ей докажу», — подумал он. «Он скажет, что я заставила его страдать, а я скажу, что мне очень жаль», — подумала она.

— Марта, — осторожно сказал он, — почему ты позволяешь себе такие вольности с этим манхеттенцем?

Марта была разочарована. Он говорил слишком хладнокровно и саркастически подчеркнул слово «манхеттенец», что возбудило в ней гордыню. Губы, которые только что дрожали от раскаяния, надулись, как розовый бутон перед самым цветением. Она с видом обиженного ребёнка повернулась круглым плечом в сторону возлюбленного и ответила, что «он всегда ищет виноватого».

Джонс взял её за руку и продолжил убеждать её, что она не права, что она вела себя дико, глупо и беззаботно по отношению к собственному счастью.

Как можно было ожидать, прекрасная селянка вырвала свою руку, более решительно отвернулась от своего возлюбленного и разразилась слезами, заявив, что она была бы благодарна, если бы он перестал брюзжать, и что ей всё равно, увидит она его когда-нибудь или нет.

— Прислушайся к здравому смыслу, — возразил он, протягивая к ней руку.

— Я ненавижу здравый смысл! — отстраняя свою руку, вскричала она. — Мне надоели твои поучения. Уходи, я больше не хочу с тобой разговаривать.

Артур Джонс взял шапку, медленно нахлобучил её на голову и вышел из дома. Марта с тяжёлым сердцем смотрела, как его стройная фигура исчезает в темноте и затем побежала в свою постель на чердаке.

«Он заглянет ко мне утром, перед уходом; он не уйдёт, не сказав мне ни единого слова… конечно, не уйдёт», — снова и снова повторяла она про себя в ту ночь, рыдая и заливая подушку слёзами раскаяния.

Когда Уильям вышел из бревенчатой таверны, он направился в лес, в сторону озера. Стояла луна, но небо было скрыто облаками, и свет был слишком слаб, чтобы проникнуть сквозь густую листву. Данфорт, должно быть, хорошо знал, куда идти, поскольку следовал через лес без всяких затруднений и ни разу не остановился, пока не вышел на северный берег озера. Он встревоженно осмотрел поверхность небольшого водоёма. Луна выбралась из облаков и касалась крохотных волн, а изломанные, каменистые берега оставались в тени, похожие на рамку из чёрного дерева. На водной глади не было ни пятнышка, не доносилось ни единого звука, только вечерний ветерок колыхал воды и что-то нежно шептал в верхушках деревьев.

Неожиданно на другом берегу, на мысу, вдающемся в озеро, показался свет, как будто кто-то зажёг факел. Ещё вспышка, и ещё, и скоро поднялось яркое, высокое пламя. Оно озарило весь мыс и, подобно метеору, отбрасывало зловещий свет почти на всю водную гладь.

— Да, они готовятся к делу, — пробормотал Данфорт, увидев, как у лагерного костра собирается толпа раскрашенных воинов с кремнёвыми ружьями. Всё было в движении. Между ним и пламенем мелькали тёмные лица воинов, исполнявших военный танец, который обычно предшествует выходу отряда.