Мальформ

Я искренне желаю вам счастья. И вам будет лучше без меня.

Ваш …”

Вы могли бы подумать, что ее бросил суженый, разорвав помолвку не просто приватным, долгим, томным и тяжелым разговором, а прислав своего кучера с запиской. Тот бы ожидал ответа от адресатки, не зная о содержании письма своего господина, а увидев недоумение и покрасневшие глаза спросил бы:

– Мисс, желаете что-то передать?

– Нет, – отвечала бы она, всхлипывая и сжимая зачем-то надушенную одеколоном сине-лиловую бумагу в ладони.

– Тогда… Всего доброго, мисс! – нелепо бы прозвучали слова посыльного парнишки.

А ей бы хотелось окликнуть его. Спросить о том, смог бы тогда он полюбить ее, и предложить сбежать. На край света. Подальше отсюда. Куда угодно. В любой шалаш, под любой мост, в любом городе, в любой стране, хоть и за океаном.

Но нет никакого суженого, никакой помолвки и дальнейшего нелепого разрыва, никакого возницы с посланием. Ничего из этого и ничего из чего-либо иного. Ни для кого произошедшее не казалось драмой и трагедией. Ни для кого, кроме Эдит Милтон. А лучше бы все сложилось именно так! Драма, трагедия, любовь и ненависть! Лучше бы ее бросили в храме Формы прямо у алтаря!

Она бы предпочла, чтобы все сталось так. А вполне симпатичный парнишка-кучер все еще ждал ее ответа.

– Что-то еще, мисс? – спросил бы он ласково, учтиво и немного с хрипотцой в голосе.

– Да! – крикнула бы она что есть мочи, запрыгнув прямо на козлы рядом с ним. – Да! Что-то еще! – она бы поцеловала его страстно и так, как никогда не целовала никого. Тот бы опешил, его кепка бы съехала набок, она бы ощутила на своих губах вкус табака, а на щеках прикосновение легкой щетины, а затем бы он взмахнул вожжами, и они бы унеслись в закат.

Она глянула на колыбель, которая возникла в ее комнате. Это была когда-то ее колыбель. В ней мать укачивала крохотную Эдит. Совсем недавно на этом месте стоял кукольный домик, а еще вчера она примеряла там новое платье. А уже сегодня… Появился он. Он поселился в ее комнате. Теперь он всегда будет рядом с ней. Когда ее помолвка будет разорвана, когда она пойдет на прогулку с Куинси, когда она…

Она родила.

Но если к родам вы готовились, если все это планировалось, а ты знала и ощущала, когда же уже пора, то тут все иначе. Они просто приходят в этот мир. Внезапно.

Хотя… Безусловно, определенная аура присутствует. Головные боли, слабость, потеря аппетита, тошнота со рвотой, потливость, беспокойство и даже падучая.

Но стать матерью… Это весьма неподходящая формулировка, разумеется. Стать ренвуаром за один день. Даже за его половину. Вот что это такое! И она не сказала бы, что оказалась к этому готова. Читать и слушать об эклюзии – дело одно, а испытать все это – совсем, совсем иное.

Это настолько же ужасно и неожиданно, как менархе. В тринадцать лет Эдит казалось, что она умирает. Что у нее началось внутреннее кровотечение, как у язвенников или чахоточных, что сейчас она захлебнется кровью и лишится чувств. Как это вообще можно считать нормальным? Красная роза распустилась на снежном покрове ее юбок. А алые змеи извивались на молочно-белых бедрах.

Сейчас она испытала почти то же самое. Никакой крови, но страх и боль всегда сопровождают подобные процессы. Рождение, болезнь и смерть. Порой муки могут следовать за тобой по пятам всю жизнь… И это тоже нормально. Нормально абсолютно все. Любые страдания, любые невзгоды, любые несправедливости. Все это чем-то обязательно оправдывается. Обществом и его правилами, долгом, призванием, судьбой, воздаянием… Бесконечно. Нет смысла спорить! Достучаться. Просто попытаться. Тебя не услышат. На любое “нет, я не могу!” найдется с десяток “да, ты должна!” И для мальформов тоже существует такое вот простое “да”.

Роды оказались тяжелыми. А весь этот процесс можно назвать рождением. Противоестественным для человеческого существа, но вполне нормально протекающим для мальформов.

Формовая акушерка явилась сразу же, как только начались схватки. Это может и не совсем уместно именовать весь этот процесс терминами, относящимися к родам и родовспоможению, но так уж повелось.

Эдит стало дурно за ужином. Она даже потеряла сознание, а когда очнулась, над ее головой уже алела червоточина размером с ладонь. Так разрывалось пространство между нашим миром и Первозданным. По этому каналу они появлялись на свет. Аддерли немедля понесся за акушеркой. Мать и служанки захлопотали точно курицы-наседки.

Акушерка и ее мальформ явились быстро. Не прошло и часу. Эдит уже лежала у себя, с неверием взирая в рубиновую пропасть, которая вращалась под пологом ее кровати, вызывая тошноту, слабость и противную головную боль, отбивающую стаккато в висках.

Называли их акушерами, потому что они способны на то, чтобы раскрыть канал, позволить овуму пройти. Ладони “формовщицы” засветились таким же красным светом, а ее мальформ, напоминающий паука, запустил свои лапы в точку выхода.

– Дыши. Дыши. Дыши! – говорили акушерка и ее мальформ, растягивая канал, от этого голова была готова взорваться.