Малика, или Куда приводят мечты

– А смысл? – поднялась она со стула и подошла к нему. – Вот ты извинишься и что дальше? Отпустишь домой? Оставишь в покое? Я вижу, у тебя хорошая семья и твоя матушка права, мы слишком разные, как небо и земля.

– Не говори так. Сама знаешь, что не разные.

– Думала, что похожи, когда-то. Когда ты еще не похищал меня, не сажал под замок и не заставлял любить себя. А еще, ты отличный лжец.

– И в чем же я тебе солгал?

– Что придерживаешься современных взглядов, что живешь в Швейцарии.

– Так и есть. Пойми, я не мог переправить тебя сразу в Берн.

– Ага, тюрьмы побоялся, значит… Ну да, ты все продумал.

– Мы бы улетели в Берн после…, – но тут он замолчал.

– После чего? Свадьбы? А где гарантии? А вдруг ты бы бросил меня здесь и отправился бы дальше, по чью-нибудь душу еще.

– Я тебя не понимаю.

И Мар махнула рукой:

– Я больше не верю тебе. Мы не в каменном веке, чтобы женихи крали невест.

– И что нам делать?

Как только Марина заметила смятение в его глазах, то подошла совсем близко и села на пол около его колен:

– Отпусти меня, пожалуйста. Пусть снова меня наколят, пусть буду спать всю дорогу, но отпусти, прошу.

Амир держал ее за руки и чувствовал, как сердце начинает биться все сильней и сильней, как ее глаза заставляют остановиться время вокруг, поэтому он резко встал и отошел в сторону:

– Не могу, понимаешь, не могу!

– Почему? Да что во мне такого, Господи!? – Мар также вскочила. – Такой экзотики полно в мире, есть масса женщин, которые пожелают быть с тобой, любых мастей. Хочешь блондинку, хочешь брюнетку, рыжую, зеленую, красную – любую. Почему я?

– Опять задаешь глупый вопрос. Видимо, ты никогда и никого не любила по-настоящему, не болело у тебя сердце.

– Видимо. Поэтому и спрашиваю, зачем тебе такая? Не будь избалованным ребенком.

– Это я-то избалованный? О, нет, нет, нет.

– Слушай? – вскричала Марина. – Ну, хочешь, переспи со мной! Попробуй на вкус, каково оно. И отпусти уже!

Глаза Амира в этот момент вспыхнули, он буквально подлетел к ней и заговорил ледяным голосом:

– Никогда больше не произноси этих слов. Я порядочный человек.

И собрался уйти, но остановился:

– Пусть Зинат повяжет тебе хиджаб, и ты сможешь выйти к остальным. У меня три сестры, они хотят познакомиться.

– А не забыл спросить, хочу ли того я?

– А что? Хочешь продолжать сидеть взаперти?

– Нет, – со злобой ответила та.

– Ну вот.

Амир ушел, а Мар схватила поднос и запустила ему вслед, только тот настолько звонко ударился о дверь, что пленница сама испугалась и мигом подбежала, подняла его и положила на место.

Ближе к ужину в покои пожаловала госпожа Зинат:

– Ты готова выйти к остальным? – спросила женщина.

– Да.

Мар принялась натягивать на себя платок, но по привычке повязала его как косынку.

– Нет, нет, не так, – подошла к ней Зинат.

– И зачем все это нужно? – бурчала Мар. – Зачем платок? Вы же у себя дома.

– Так положено, Малика. У нас большая семья, много родственников и господин Мади Джалал очень строг, любит скромность.

Когда Зинат закончила с платком, то повернула девушку к зеркалу. В отражении на Марину смотрела поистине восточная красавица, идеальной формы овальное лицо, четкие черные брови, длинные густые ресницы, большие миндалевидные карие глаза, доставшиеся ей от бабушки – терской казачки, пухлые губы имеющие цвет чуть ярче, чем просто розовый. В таком виде Мар мало чем отличалась от арабских девушек, разве что белизной кожи. За пару недель загар смылся, и кожа приобрела природный оттенок.

– Ты очень красивая, – заключила Зинат и ласково улыбнулась.

– Спасибо, – со вздохом ответила Мар.

– Пойдем. Скоро ужин.

Но в глазах Марины поселился страх, тогда женщина приобняла ее:

– Не бойся, все хорошо будет. Госпожа Тамам и я поможем тебе.

Но чего бы ни говорила Зинат, на душе у невольницы скребли кошки, она устала. Если раньше встречи с Амиром доставляли радость, вызывали особый трепет в сердце, то сейчас ей становилось дурно рядом с ним, сейчас она видела в этом мужчине исключительно чуждого араба, окутанного всевозможными предрассудками. Да еще и постоянные разговоры о строгом отце семейства, которому она, по каким-то ей неведомым причинам, должна понравиться, для чего необходимо очень постараться. А может она не хочет стараться? Может ей милее сейчас сидеть в пижаме и болтать с Настей о девичьих проблемах или ждать, сидя за столом, когда мама разложит по тарелкам запеченную курочку, когда отец расскажет очередной анекдот. Почему она должна сидеть в четырех стенах? Почему обязана одеваться так, как по праву может не одеваться? В ее голове роились одни лишь «почему». А что больше всего изъедало душу, так это мысли о родителях, которые сейчас, возможно, уже оплакивают свою дочь.