Малина

Почему ты сразу не скажешь

Что?

Что хочешь опять прийти ко мне

Но послушай!

Я не дам тебе это сказать

Вот видишь

Чтобы ты не выходила из игры

Я не хочу никакой игры

Но без игры дело не пойдет

С помощью Ивана, который жаждет игры, и ради этого я тоже освоила целый набор ругательных фраз. Услыхав первую из них, я ужасно испугалась, но теперь мне их прямо-таки не хватает и я жду этих ругательств, потому что, если Иван начинает ругаться, это хороший знак.

Ты маленькая падла, ты, ты, кто же еще?

Ты меня уговоришь в чем угодно, ты, ты

Потому что это правда, смейся сколько хочешь

Не смотри такими ледяными глазами

Les hommes sont des cochons[21]

Настолько ты еще понимаешь по-французски

Les femmes aiment les cochons[22]

Я с тобой говорю, как хочу

Маленькая стерва, вот ты кто

Ты же со мной делаешь, что хочешь

Нет, не отучивать тебя надо, а доучивать

Ты слишком глупа, ты просто ничего не понимаешь

Ты должна стать совсем большой стервой

Величайшей стервой всех времен, вот бы хорошо

Да, этого я и хочу, конечно, а чего же еще

Ты должна совершенно перемениться

С этаким талантом, конечно, он у тебя есть

Ты ведьма, так воспользуйся этим наконец

Они тебя вконец испортили

Да, ты это самое и есть, и не пугайся каждого слова

Ты что, не поняла закона?

Ругательные фразы произносит один Иван, ответов от меня он не слышит, только междометия, а чаще всего слова: «Но Иван!», однако под конец они говорятся уже не так серьезно, как вначале.

Что знает Иван о законе, который властвует надо мной? Но меня все-таки удивляет, что в его лексиконе есть слово «закон».

Малина и я, несмотря на все наши различия, одинаково робеем перед нашими именами, только Иван совершенно сливается со своим именем, и поскольку оно для него нечто само собой разумеющееся и он знает, что имя устанавливает его личность, то и мне доставляет удовольствие произносить это имя вслух, думать о нем и произносить про себя. Его имя стало для меня деликатесом, необходимой роскошью в моей скудной жизни, и я забочусь о том, чтобы повсюду в городе имя Ивана произносилось вслух, шепотом и мысленно. Даже когда я бываю одна, когда одна хожу по Вене, то во многих местах могу себе сказать — здесь я ходила с Иваном, там я ждала Ивана, в «Линде» я с Иваном обедала, на Кольмаркте пила с Иваном кофе-эспрессо, на Кертнерринге Иван работает, здесь он покупает себе рубашки, вон там — бюро путешествий, услугами которого он пользуется. Но неужели ему понадобится опять ехать в Париж или в Мюнхен? Однако и там, где я с Иваном не бывала, я говорю себе: надо мне будет как-нибудь прийти сюда с Иваном, это я должна показать Ивану, я бы хотела как-нибудь вечерком вместе с Иваном полюбоваться Веной с Кобенцля или с высотного дома на Херренгассе. Иван реагирует сразу: когда его зовут, он вскакивает, а Малина медлит, и я тоже медлю, когда речь идет обо мне. Так что Иван правильно делает, не всегда называя меня по имени, а награждая какими-то бранными кличками, которые вдруг приходят ему в голову, или говоря «сударыня моя». Сударыня моя, вот мы опять себя выдали, стыд, да и только, надо нам поскорей от этого отучиться. Glissons. Glissons[23].