Малина Смородина

– А я – Петр Петрович Горский. Будем знакомы, Марина Васильевна. Какая фамилия-то у вас знатная – Смородина… Чисто деревенская! Будете еще раз в Серебрянке – заходите в гости. Я во-о-н в том доме живу, с острой крышей, который у самого берега… Вернее, у бывшего берега…

Она проследила взглядом за его рукой, промычала утвердительно – да, вижу, мол. Дом, стоящий у «бывшего берега», хоть и был добротным, но выглядел сиротливо, глядел окошками на обмелевшее дно реки, словно изумляясь произошедшей с ним несправедливости.

– Скажите, Петр Петрович… А раньше, когда Серебрянка жива была, вы поутру купаться ходили? С крыльца по тропинке и прямо в воду?

Вздохнув, она ругнула себя – бог его знает, зачем такой бестактный вопрос задала? Может, просто подумалось – как это здорово, когда можно вот так, проснувшись утром, пойти и окунуться в воду!.. Вот Сосновский, например, захотел и организовал себе такое удовольствие. То есть просто отнял его у Петра Петровича.

– Да чего теперь о былом переживать, Марина Васильевна! Я стар, мне недолго осталось. Жаль только, дружок Каштан меня не дождался, покинул безвременно. Хорошая была собака, добрая, верная. А может, все-таки выпьете за упокой его собачьей души, а? У меня хороший коньяк, еще из той жизни остался, когда о суррогатах и не помышляли. Никому тогда и в голову такая мысль не могла прийти – суррогатный коньяк производить. Да, были времена…

– Нет, спасибо, Петр Петрович. Пойду я. Темнеет уже, боюсь, дырку в заборе не найду.

– Так, может, проводить вас? – сделал он торопливую попытку подняться с пенька.

– Нет, не надо, что вы! Я сама… Я помню, где это. Аккурат напротив свалки строительного мусора.

– Да уж, хорошая примета… Ну, тогда спасибо вам за компанию, за приятную беседу! Потешили старика вниманием.

– И вам спасибо. Вы… вы держитесь, Петр Петрович… Может, оно как-то и устроится все по-другому?

– Тогда и вы держитесь! Держите себя изо всех сил в достоинстве да в свободе от одержимостей, не поддавайтесь искушениям. Счастья вам, милая женщина.

– И вам тоже, Петр Петрович. Прощайте…

Сумерки совсем сгустились, когда она добрела до дырки в заборе. Пока шла по лесополосе, со стороны дома нарастали звуки музыки – невнятное «бум-бум» постепенно переходило в знакомую, запетую до состояния обморочной скороговорки мелодию:

…Ведь у меня есть черный бумер,
Он везде со мной.
Ведь у меня есть черный бумер —
Быстрый и шальной…

Обогнув декоративные кусты, она ступила на газон, нехотя поплелась на свет китайских фонариков, под которыми вовсю происходили именинные пляски.

Черный бумер, черный бумер,
Стоп-сигнальные огни…

Да, гости не танцевали, они именно – плясали. Потешались. То есть очень старались изображать лицами и телами некоторую нарочитость – ах, посмотрите, как мы под эту простоватую музычку балуемся! Приелись нам спаржи с устрицами, нам простотой поиграть хочется, селедочкой да под водочку! Вон и Дина, подняв вверх бокал и прикрыв глаза, изгаляется в незамысловатой пляске. И Лиза с ней рядом вьется и даже довольно лихо подпевает, с визгом выбрасывая из себя слова:

Ребята водку пьют, не знают фитнеса!
Все потому, что перспективы нет и бизнеса!

Впрочем, угадывалось-таки за этой нарочитостью неподдельное, истинное удовольствие. Надо бы его сокрыть конечно же, а оно ползет наружу, и никакими стараниями его не прикроешь! Уж больно вкусовые ощущения знакомые, для души родные… А стараться-то все равно надо, держать лицо в насмешливости.

Подойдя к Дине, она тронула ее за руку, качнула головой – отойдем, мол, в сторонку. Недовольно пожав плечами, та пошла за ней, обмахивая ладонью разгоряченное танцем лицо и продолжая по инерции слегка подтанцовывать.

– Послушайте, Дина… Вы в курсе, что из-за вашей плотины вся деревня Серебрянка осталась без воды?

…Ведь у меня есть черный бумер заводной,
Садись, девчонка, покатаемся с тобой…

Слова песенки повисли на острие вопроса нелепостью, и Дина с тоскою оглянулась назад, словно незамысловатая мелодия страстно манила ее к себе, в свое бездумное приплясывающее нутро. Потом, сфокусировав на ней взгляд, возмущенно развела руки в искреннем недоумении. Было и еще что-то в этом недоумении – очень злое.

– Ну, без воды. И… что?

– Да там же всего одна колонка функционирует, и та на краю деревни!

– И что?! Вам-то какое дело? Или вы эта… как ее… революционэрка Клара Цеткин? Роза Люксембург, да?

Она вдруг захохотала так громко, что все танцующие оглянулись на них с интересом. Потом, словно испугавшись собственного смеха, припала к бокалу с шампанским, осушила его до дна. То ли вздохнув, то ли всхлипнув, приблизила к ней подернутые пьяной поволокой глаза: