Малина Смородина

– Да уж… Всего от Жука могла ожидать, но такого… Как видите, жизнь непредсказуема, Лина. Вчера я была вашей, как вы только что выразились, работодательницей, а сегодня… Сегодня ваша карта сверху легла. Причем козырная.

– Какая карта, Дина? О чем вы, не понимаю?

– Ой, только не надо вот этого, ладно? Все вы прекрасно понимаете! Не заметили разве, как мой Сосновский… Как он пятки Жуку лижет? Всю жизнь около него подвизается, бездарь несчастный… Тоже мне, друг детства! Вся его состоятельность только на этой дружбе и держится, сам ничего не умеет. Теперь и я еще должна с вами… дружить.

– Ну, это совсем не обязательно, Дина. Я думаю, мы и без дружбы обойдемся.

– Да… Вам легче, конечно. Вы-то как раз обойдетесь. А я? Я теперь поневоле всяческие усилия должна прилагать, чтобы снискать ваше дружественное расположение, иначе этот идиот меня со свету сживет. Так что уж будьте любезны, проявите… участие.

– Хм… Всегда считала, что дружба – дело обоюдное и по меньшей мере добровольное. И любезность с участием тут ни при чем.

– О господи… Да вовсе я не собираюсь вам в подруги навязываться! Я же объясняю – я видимые усилия должна прилагать… Так надо, понимаете?

– Кому надо?

– Мужу моему надо! Он полностью от Жука зависим, он боится потерять его дружеское расположение. Я же вам объяснила уже! Нет, ну в самом деле, вам это так трудно, что ли?

– Да нет, нетрудно… Просто все это странно как-то. И… что я должна буду делать? На шопинги с вами ходить? В салоны?

– Да. Именно так. И по телефону тоже трещать иногда. И обниматься-целоваться при встречах.

– А если я не хочу?

Дернувшись, Дина резко вскинула подбородок, глянула, будто выстрелила. Лине даже в сторону отскочить захотелось от этого взгляда или хотя бы руками прикрыться, слишком уж там всего много было. И раздражения, и страха, и откровенного бессилия, и даже ненависти с легкой сумасшедшинкой. Видимо, сама своего взгляда испугавшись, Дина тут же прикусила губу, сглотнула нервно, спросила с коротким смешком:

– А если я вас очень попрошу? Если вас так на дружбу ломает, то хоть просто проникнуться моими обстоятельствами можете? Чисто по-человечески? Я же вашими обстоятельствами сегодня вроде как прониклась!

– Ой ли? Так уж и прониклись? Странная вы все-таки женщина, Дина… По-моему, никогда не стоит дружбу выпрашивать.

– Нет, я не странная. Я абсолютно обыкновенная. И вообще, что вы в этом во всем понимаете? Выпрашивать, главное… А хоть бы и выпрашивать, и что с того? Просто я очень люблю свою благополучную жизнь и ради нее на все готова. Я умею ценить те удовольствия, которые мне эта жизнь дает. Между прочим, это особое женское искусство – по-настоящему любить и ценить удовольствия… Это талант, если хотите. А таланту все простить можно, даже некоторое невольное унижение.

– Да… Где-то я эту фразу уже слышала – про талантливую любовь к удовольствиям. От вашей мамы, кажется.

– А вот у вас, похоже, такого таланта совсем нет… Бог обидел, да? Вы, похоже, из той породы женщин, которые лезут в ванну с горячей водой с единственной целью – грязь с себя смыть, им и в голову не приходит, что эта процедура относится к категории удовольствий. Нет, вы не из нашего круга, Лина, это сразу видно. И… Не обижайтесь, конечно, но зря вы в этот калашный ряд полезли. Все-таки Паша совершенно слеп… Слеп и, как всегда, непредсказуем. Он у нас вообще мастер на всякие выходки. Простите… на странные поступки.

– Дина! Диночка! – ворвался в ее страстный монолог веселый женский голос со стороны террасы. – Чего же ты нас бросила, Диночка? Мы ждем, ждем…

– Да иду! – раздраженно махнула она рукой назад, не отрывая взгляда от ее лица.

Потом замолчала, прикрыла глаза, трудно глотнула горлом. А когда их открыла – о, чудо! – они вдруг засияли благожелательностью, такой искусной в своей старательности, что и впрямь ее можно было принять за искреннюю.

– Вы простите меня, Лина… – протянув руку, дотронулась она до ее предплечья, – простите, не совладала с собой, наговорила лишнего. Я думаю, вы не станете обижаться? Тем более вы-то как раз и должны меня понять, вы же все про меня знаете! И про маму, и про тяжелое детство…

– Да я и не думала на вас обижаться, что вы. Я же любовью к талантливым удовольствиям не измучена, слава богу. Я женщина в этом плане свободная, поэтому меня трудно обидеть.

– Что ж, спасибо за щедрость. Идемте, я вас представлять буду.

Общество на террасе собралось в основном женское, с потугами на гламур и блондинистость. Были и мужчины конечно же, но тоже гламурно-невразумительные, ушедшие природой и сутью в свой внешний лощеный вид. Еще дама почтенных лет была, но с хорошо сохранившейся фигурою и молодою сноровкой лица, то есть играла им как хотела, изображая девчачью наивность. Наверное, пока они стояли с Диной там, невдалеке, на газоне, оценочная кампания относительно ее как вновь прибывшей дамы уже совершилась. Судя по выражениям лиц, явно не в ее пользу.

– Знакомьтесь, господа! Это Лина, жена Павла Сергеевича Жука, прошу любить и жаловать!