Малиновка поёт лишь о любви...

- Главное, что говорить ты умеешь, - прошептал он, поглаживая золотистые кудри Дьюллы, рассыпавшиеся до самой земли. – А с остальным – разберемся постепенно. Какой у тебя великолепный вальширский акцент! Значит, до Свона ты жила в Вальшире?

- Не знаю, - выдохнула она и расплакалась с новой силой.

Они просидели на берегу гораздо дольше, чем полчаса, и бледный серп месяца уже поднялся над лесом, а со стороны замка то и дело слышалось многозначительное покашливание, Рик махал рукой, не оглядываясь, и их с Дьюллой не смели беспокоить. Один раз только толстая наставница, презрев всё, нарушила их уединение, чтобы принести девушке накидку. Это было очень кстати, потому что от пруда тянуло прохладой, да и из леса начал задувать холодный ночной ветер.

А Рику не было холодно даже в тонкой рубашке. Дьюлла рассказывала ему историю своей жизни – быстро, захлебываясь словами, словно боялась, что он не дослушает. Если верить слугам, она молчала полгода, а вот сейчас заговорила. Речь ее была ужасной – так разговаривают простолюдины из подворотни, коверкая слова, неправильно употребляя окончания и проглатывая половину звуков. Но Дьюлла заговорила! И она вовсе не была дурочкой, какой ее представила наставница леди Кандида. Как-то совсем незаметно Рик с Дьюллой перешли на «ты», и это сблизило их еще больше.

- Матушка Зайчиха сушила летом травы, а зимой меняла на хлеб и крупу. Мы хорошо жили. Я тоже немного разбираюсь в травах, она меня научила! Милорд Босвел приехал однажды утром, - поверяла Дьюлла, схватив Рика за руку. – Я очень его испугалась. Он был похож на медведя! Даже страшнее! Он схватил меня и забросил в седло. Я хотела спрыгнуть, но он удержал меня за волосы. Матушка Зайчиха выскочила из дома, увидела его – и замерла. А ведь она никого не боялась. Даже когда к нашей лачуге вышли пять пьяных лесорубов, она ни капельки не струхнула – схватила полено и отходила их до кровавых синяков. Но милорда Босвела сначала испугалась. Но она знала его, потому что потом бросилась к нему, схватила меня за колени и закричала: «Вы же не увезете ее просто так, милорд Босвел? Дайте хоть попрощаться!» - но он пнул ее в грудь, чтобы отстала. Матушка Зайчиха упала, и я даже не знаю – жива ли она…

- Отец всегда был жесток, - сказал Рик, чувствуя ее пальцы на своей коже, как раскаленное железо. – И с братом, и со мной. Мне жаль, что и тебе досталось от его нрава.

Она посмотрела на него с благодарностью. Или так ему показалось в сумерках. Но от этого взгляда тепло разлилось в груди. Никогда еще красивая девушка не смотрела на него с такой признательностью, и это было приятно. Удивительно приятно. И сердце застучало барабанной дробью.

- Он отвратительно вел себя со мной, - тут она не выдержала и снова заплакала. – Едва я начинала спрашивать, кто он такой и куда меня везет, кричал, что я – бесполезное существо, деревенщина с босяцким говором, и не смею оскорблять его слух.

- Он не бил тебя? – спросил Рик, холодея от ужаса. То, какой тяжелой была у отца рука, и как скор он был на наказания, ему было прекрасно известно.

- Нет, - она помотала головой, размазывая по лицу слезы. – Но иногда слова бьют больно, очень больно.

Рик сделал движение, чтобы снова притянуть ее к себе, но вовремя опомнился и уселся смирно. «Как святоша на воскресной проповеди», - подумал он, иронизируя над собой.

- Он меня пальцем не тронул, - продолжала Дьюлла, - хотя я очень боялась сначала. Но когда пыталась заговорить с ним… Он ругал меня... Приказывал заткнуться…

- И тогда ты решила молчать?

- Да, - она быстро и стыдливо кивнула. – Решила молчать.

- И отказалась от еды в знак протеста?

- Ой! – она закрыла лицо руками.

- Что такое?

- Не спрашивай, это так глупо…

Но он все же принудил ее к откровению и только ласково взъерошил ей волосы на затылке, когда она призналась, что едва видит такой красивый стол и кучу блестящих столовых приборов, как пугается до судорог.

- Понимаешь, я всегда ела из деревянной чашки, - объясняла она ему, запинаясь от смущения, - а там одних только ложек – вот столько! – она выставила вперед руку, растопырив пальцы. – И еще ножи, и эти… маленькие вилы… Я не представляю, как можно всем этим управляться! Ведь я такая неумеха и ничего не знаю… - последние слова она выговорила почти обреченно.

- И столько времени воровала объедки, - мягко упрекнул он ее. – Эх, Дьюлла, какой же ты еще ребенок.

- Они смеялись надо мной, - сказала она тихо. - Они все и так считают меня дурочкой, сумасшедшей. Я не хотела, чтобы они смеялись надо мной еще больше. Ты не знаешь, каково это – когда над тобой потешаются только потому, что ты чем-то отличаешься от остальных.

- Мне очень хорошо это известно, и не понаслышке, можешь поверить. Но теперь никто не посмеет над тобой смеяться, - пообещал ей Рик. – А обращаться с ложками, ножами и… вилками, я тебя научу. И ты будешь есть так же изящно, как королева.

- Правда? – она посмотрела на него доверчиво, улыбнулась и опять разревелась, а ему снова пришлось ее утешать.

Потом она вернулась к рассказу про то, как милорд Босвел увез ее из лесной лачуги.