Малиновые облака

Он смотрит на лапу, а видит самого зверя. Матерого, пышногрудого, с большой головой и тяжелым хвостом. Вот он ступил неосторожно, и капкан намертво прихватил лапу — как молотом ударил… У него самого вдруг заныла рука, будто это ее искалечило безжалостное железо. Потирая руку, он присаживается к печке и, приоткрыв вьюшку, крутит цигарку — трубку он курит только на улице, чтоб не путаться с газетой и махрой. А из головы все не идет этот волк, керемет его забери.

Было, было время, когда на всех перекрестках кричали: бей волков! И по радио, и по телевизору, хотя нет, тогда телевизора у старика еще не было. Премии давали за каждого убитого зверя — да еще какие большие! И всех извели в здешних местах. А толку? Зверья в округе как не было, так и нет. А что на людей они нападают да скот режут — неправда. Волк свои охотничьи угодья знает, чужого туда не пустит и сам на чужую территорию не пойдет, тем более к человеческому жилью. Конечно, забирались в хлева, на фермы — так это от бескормицы или от увечья, что сам же человек причинил зверю. Да и как это можно: извести под корень живое существо?! Сейчас опять по телевизору про волков заговорили: мол, полезны они для леса — санитары лесные, мол, без волков зверюшек гибнет гораздо больше от всяких болезней. Человек сейчас в такую силу вошел, что все уничтожить может. А зачем? Себе же дороже выйдет. В лес войдешь — к пенькам воротишься. Взять хотя бы комара. Уж на что вредный: и пищит, и зудит над ухом, поедом ест — а и того нельзя трогать. Изведешь — птица погибнет, что им питается, без птиц леса посохнут от вредителей разных… Это ж думать надо, что может получиться, если даже только комара уничтожить. А вот муху, ту, верно, ничем не взять. И бьешь, и травишь, и липучки вешаешь — лезет откуда-то, как из чертовой дыры…

Старик любит смотреть телепередачи, особенно «В мире животных». Оттуда и черпает пищу для размышлений.

Так что же с вол ком-то этим делать? Убить? Это ж какой грех на душу взять?! Может, он последний в наших краях. Мается, бедняга, в одиночку, ни тепла ему, ни ласки, ни жены и ни деток — хоть в собачью породу переходи. А потом, разве не волк к нему самому милость проявил в трудный час: обогрел, накормил, приют дал?.. То-то и оно. А мог бы задрать. Так понял ведь, что это уже не охота будет — убийство, да еще самое подлое, в своем логове. Прогнать тоже не прогонишь. Куда калеке податься? Может, помочь ему попервости, зайчишку подстрелить да подкинуть к болоту или еще что?..

Он докуривает самокрутку и закрывает вьюшку. Дым не успел еще полностью выйти в трубу и валит в избу. «Ай да ладно, — думает старик. — Сколько нужно было выйти — вышел, только лишний остался».

Лишь сели за стол, соседка пожаловала — Потиха. Зашла — не поздоровалась, сразу вперед прется, к столу, садится на лавку.

— Закрыла печку, боюсь угореть, — затараторила она несмотря на одышку. — Сын со снохой на работу ушли, внуки в школу побежали, что, думаю, одной сидеть, еще угорею. А ему что? Ему нипочем — сидит. Чем дышит, не знаю!

Он, это ее второй муж Егор. А первый был Потю. С тех пор и зовут Потихой, имя Егориха как-то не прижилось — у марийцев жену всегда кличут по имени мужа. Собственное же имя — Клава — только сама и помнит, соседи давно забыли. От Потю она родила сына, а от второго мужа почему-то детей не было, хотя и вышла она за него еще молодой.

Потиха кладет клюку на лавку, но не раздевается, только теплую шаль чуть-чуть развязывает, чтоб легче дышать было. Старик не любит ее почему-то, оттого, наверное, что она первая сплетница по деревне. Как только она приходит, старик обычно тут же одевается и идет во двор — там всегда работа найдется. На сей раз он слушает ее внимательно.

Потиха начала с угарного газа, потом перевела разговор на соседей, потом пошла перебирать от дома к дому — уже у всех успела побывать до самого магазина. Всем перемыла косточки. Но о волке — ни слова. Верно, не знают еще в деревне, не видели его. Так, может, и нет его, приснился этот волк — ведь Потиха все знает! Нет, вон его лапа на подоконнике лежит…

6

Недели через две по деревне прошел слух о волке, но кто именно его видел, когда, какой он — никто из сельчан толком сказать не мог. Не поймешь, то ли действительно видели, то ли сплетню пустили. Старик многих спрашивал, но все лишь пожимали плечами. Сам же он за это время облазил все болото, прикидывая, где можно устроить логово, где проторить тропу, но не встретил ни единого следа, ни старого, ни свежего, будто испарился этот волк, исчез. Будто и не было его никогда. Но глянешь на подоконник и уже не веришь своим глазам — лапа-то лежит.

Идет ли к соседям, смотрит ли телевизор, ест ли — одна дума в голове: где ж этот трехлапый бродяга?.. Так и свихнуться недолго.

А тут еще Потиха приплелась.

— Видели твоего волка, — говорит. — Вчера мальчишки из школы шли и видели — у мольбища стоял. Огромный волчище!