Малиновые облака

…Вчера вечером Прокой изрядно выпил. А что еще делать? Жать нельзя — полил дождь. По пути домой зашел в магазин, купил поллитровку. Пить одному не хотелось. Он позвал жену. Но та наотрез отказалась. И вдруг Прокой увидел идущего по улице совхозного бригадира Афанасия и, не медля ни минуты, зазвал его к себе. Сразу дело пошло. Разговорились, посмотрели на донышко бутылки — не хватило. Бригадир позвал его к себе домой… Утром Прокой никак не мог вспомнить, когда и как вернулся домой.

У Прокоя пятеро детей. Самый младший сын служит в армии, двое учатся в городе, в институте. Одну дочь выдал замуж в свою же деревню. И другая на выданье.

По всем статьям хорошо у Прокоя, добротно и ладно. Только одно удивляет деревенских кумушек и соседей: кроме работы он ничего в жизни не знает. День и ночь изматывается на поле, а приходит домой — ест, пьет и ложится спать. Даже телевизор не смотрит.

Окончательно прогнав дрему, он встает с постели, чешет под мышкой, поправляет взлохмаченные волосы, выходит во двор, плещется под умывальником. Потом садится за стол, выпивает подряд пять кружек крепкого чая. Жена протягивает ему в руки обед, и он отправляется на работу.

Солнце взошло. Красное, большое, как огненный шар. День должен быть погожим. Небо чистое, светлое, будто до последнего облачка вымыто вчерашним дождем. Но земля еще не просохла. И дорога скользкая, и трава мокрая. Но эта сырость совсем ненадолго. Вот скоро солнце поднимется еще выше, ласково подует теплый ветерок — и земля снова просохнет.

Прокой подходит к совхозному стану. Здесь собираются трактористы, комбайнеры, шоферы, бригадиры. Привычно попыхивают сигаретами, самокрутками, шутят.

— Голова, чай, болит? — вспомнив про вчерашнее, спрашивает Афанасий.

— Не очень-то, терпимо, — отвечает Прокой и смотрит на волнующуюся от ветра рожь.

— Сегодня тут кончишь?

— Посмотрим. Рожь сильно полегла.

— Если кончишь, завтра езжай за деревню Тошлем. Там пшеница поспела.

— Ладно, — говорит Прокой. Тушит папиросу, плюет, давит носком сапога и, подойдя к комбайну, поднимается в кабину.

Загудел комбайн всем своим нутром, плавно тронулся с места.

Будто стараясь прикинуть, с какой стороны начинать жатву, Прокой быстрыми глазами оглядывает все поле, прикидывает в уме.

Крутящиеся крылья комбайна мягко подминают под себя густую рожь. Срезанная острой пилой, она падает в большой клин и длинный ковш, обматывается вокруг крутящегося кардана, ползет к центру, ко рту комбайна, и быстро проглатывается. А барабан комбайна лущит колосья ржи до единого зернышка, потом выбрасываем солому еще дальше — в копнитель. Если к барабану подается много ржи, он урчит, как бык, на мгновение останавливается, потом начинает крутиться с удвоенной энергией, будто эта порция свежего хлеба ему понравилась.

Прокой смотрит направо через маленькое окошечко. И круга не проехал, а буккер наполнился ядреным, чистым зерном.

Он нажимает кнопку — и раздается дрожащий глухой звук, от которого как бы просыпаются машины, стоящие на краю поля. Они мчатся к комбайну, как ошалелые, резко останавливаются, и в кузов одной из них сыплется золотистое зерно…

Уж сколько лет Прокой проезжает совхозное поле вдоль и поперек, сколько собрал хлеба! Теперь он знает совхозное поле так, как не знает дорогу. И зачем ему дорога, там хлеб не растет. Дорога для мотоциклов, машин. Прокой знает поле, знает, где, в каком месте яма, ложбина, где комбайн пустить побыстрее, а где снизить скорость. Он с одного взгляда определит, сколько хлеба можно собрать с гектара, сколько скирд надо поставить. Сегодня Прокой не завтракал и поэтому остро почувствовал пустоту в животе. Солнце высоко, давно пора обедать.

Он вытаскивает из сумки хлеб, зеленый лук, колбасу, сочные огурцы. Не останавливая комбайна, ест на ходу. И вниз, на колени, не смотрит. Что надо — рука сама находит и подносит ко рту…

И вдруг Прокой увидел две машины — они мчались по стерне прямо к нему. Одна-то «Волга» — директора совхоза. Но позади «Волги» — автобус. «Что им надо? Кого ищут? Наверное, в лес? Там, говорят, сейчас появились грузди», — догадался Прокой.

Но машины не проехали мимо него, остановились. А Прокой решил, что он им не нужен, даже не притормозил, все жнет и жнет.

Из «Волги» выскочил директор совхоза, Виктор Николаевич. Размахивая рукой, побежал за комбайном.

Пришлось Прокою остановиться. Он не вышел из кабины, лишь приоткрыл дверь.

— Слезай, слезай, к тебе приехали, — кричит Виктор Николаевич. Одет он в черный костюм. Белая рубашка. И при галстуке.

— Ну, здравствуй, Прокопий Игнатыч, — протягивает директор руку.

Стесняясь подать свою грязную пыльную ладонь, Прокой вытирает ее подкладкой пиджака.

— Ничего, — отвечает директор, берет тяжелую пятерню, пожимает ее и поднимает высоко вверх.

— Смотрите, — кричит он. — Жаль, не поэт я. Про эту руку я бы написал поэму, стихотворение. Ну, ничего, вместо меня другие напишут.