Малиновые облака

— Куда это он собирает? — ехидно спросил Алексей, чувствуя, что все в нем закипает от злости. — В карман, что ли?

— Ничего ты не понимаешь, деревня! Магнитофон у него. Сколько я тебе говорила: читай, читай побольше…

— Ну, если песни и сказки — пусть собирает. А если что другое — ты его предупреди, понятно?

Светлана только губы скривила презрительно. Подумаешь!

А Алексей, ни слова больше не говоря, повернулся и вышел. Очень не понравился ему этот мужчина…

Вот и картошку копать закончили. Земля подмерзла после дождей, снежок на нее пал, а вступишь — треснет корка и из-под нее грязь фонтанчиком. Пустынно кругом, стыло, промозгло. Деревья стоят голые, оттого кажутся сиротливыми, брошенными. Небо укрыто дымчатым пологом — ни просвета, ни лучика. Птицы улетели, а те, что остались, жмутся на деревьях, нахохлившись, будто раздумывают, как же пережить грядущую зиму.

Меся грязь, Алексей спускается вниз по улице. Ноги скользят, жижа стреляет на сапоги. Настроение паршивое. Устал он совсем, замучился. Начнешь со Светланой о свадьбе говорить, все один ответ: «Успеется…» Придешь к ней, а там этот сидит с магнитофоном. «Ладно, коль ученый — пусть пишет, — думает Алексей. — Но почему только к ним ходит? Разве другие меньше песен и сказок знают?»

Подошел к дому Светланы, прислушался. Голосов, вроде бы, не слышно. Сломал лед в канаве, вымыл сапоги.

Света дома одна. Веселая, счастливая, словно дождалась чего-то хорошего, чего всю жизнь ждала… Ну, не ребенок ли, которому все обещают купить машину, да все обманывают?

Не сказав ни слова, она повисла у Алексея на шее, прижалась крепко, потом целовать принялась…

— Вот, Алеша, смотри… — показывает недошитое подвенечное платье. — Вот еще, — открывает сундук. И там наряды. — Я так счастлива, так счастлива…

И от неожиданной радости вдруг теряет все силы, плюхается на стул.

— Так, значит, свадьба?

— Свадьба! Свадьба, Алешенька!

Алексей выбежал из дома как ошпаренный. Друзьям, на работе, чтоб отпуск дали, матери — всем сообщить надо. Побежал в магазин — пять ящиков водки взял, других продуктов. До полуночи бегал, а в голове одно: «Наконец-то! Моя, моя и больше ничья!..»

И ночью никак не заснуть, мысли так и летят, торопя одна другую. Вспомнил, как увидел ее на танцах: гибкую, красивую, с волной летящими в такт музыке волосами… Вспомнил драки, но жалости к побежденным и сейчас не почувствовал. Вспомнил, как подошла она к нему, разгоряченному еще, оттирающему чужую кровь с кулака, поглядела мягким взглядом и смиренно попросила проводить до дому. Сидели они под черемухой, целовались, дышали ласковым майским ароматом — и сердце пело, и голова кружилась, ведь это первая его девушка! Вспомнил, как повела она его в сени, осторожно ступая, чтоб не стукнуть, не разбудить родителей, как уложила в полог рядом с собой. И стали они так близки, что, думалось, ближе и не бывает. Но почему, почему же больше ни разу не допускала она его к себе? Может, он что-то не так делал? Или чтоб крепче привязать, помучить! А может, просто расплатилась за победу и все, как это делают звери? Как бы то ни было, но сердце его она взяла и не выпускала…

С приближением дня свадьбы он начал беспокоиться еще пуще. Места себе не находил. Беспокойство его передалось и сестре. Людка заранее принялась бегать по соседям: брала у них ложки, вилки, посуду, табуретки, принималась сразу за сто дел: полы моет, стекла чистит, печку белит…

Лишь матери свадьба — не свадьба. Ходит по избе тихо, все у нее валится из рук, смирной какой-то стала, постарела, осунулась. И не говорит ничего. А если уж сильно пристанут с вопросами, отвечает коротко: «Ему жить…» Нет, не хочет она такую сноху. Не представляет, как они будут вместе под одной крышей. «Вот приготовим все к свадьбе, и уйду потихоньку, — думает. — Пусть живут, как хотят…»

— Мам, — сказал Алексей в одно из ноябрьских воскресений. — Свинью придется колоть.

— Коли, — молвила мать.

Позвал друзей, наточил кож. Завалили свинью, палить начали.

Тут Людка с улицы прибежала. И ворота за собой не закрыла.

— Алеша, к Светлане свадьба приехала!

— Какая свадьба? Чего городишь? В следующее воскресенье свадьба-то…

— Дурак ты! Не понял, что ли? Такую девушку упустил! — и будто ветром вынесло ее за ворота.

Алексей стоит ошалело, ничего не понимает. В руках нож, сами руки в крови, фуфайка тоже в крови и в навозе. Смотрит на свинью, на товарищей и ничего не видит. И все оглядывается на раскрытые настежь ворота, через которые выбежала Людка…

Земля промерзла насквозь, резкий холодный ветер бросает в лицо острые, как крупицы стекла, снежинки, колет и режет глаза. Скользя и спотыкаясь на обледенелых комьях, тяжело дыша, размахивая руками, бежит Алексей, падает, снова встает, не чувствуя боли в разодранных в кровь ладонях. У дома Светланы грузовая машина и тот же самый «Москвич». Народ толпится. Но песен и гармони пока не слышно.

Он проталкивается в избу, выходит вперед. Светлана — в подвенечном платье, рядом Виталий, хотя его он не видит совсем, глаза застланы белым туманом…