Малиновые облака

Ближе к половодью, когда обновленное солнце, казалось, беспощадно проникло в самую ее утробу, беспокоя потомство, волчица ощенилась тремя слепыми волчатами. Пока вода не встала в берега, нигде не показывалась: беспрестанно вылизывала щенят, суша шерстку, кормила, грела их животом. Росли они крепкими, здоровыми, в первый же день взяли соски. Чувствуя тепло матери, сами приползали к ней и тыкались тупыми мордочками в пах, под живот, жадно искали в шерсти титьки и, найдя, чавкали и чмокали. Видать, молоко было вкусным, и они крутили хвостиками; чтоб его выходило больше, давили и кусали соски. А она терпела все эти боли и беспокойства, лежала и отдыхала, даже закрывала глаза, но и тогда чувствовала каждого из них: один сосет, другой не может отыскать себе местечко под боком, третий, насытившись, пытается подняться на жиденькие еще лапки. Она была полна спокойствия, силы и гордости за свое потомство. Она — мать. Она дала миру новую жизнь, которую нужно охранять и защищать.

Пате оголилось, сняло свой белый кафтан, лишь местами видны еще пятна да в оврагах на теневой стороне лежат твердые, крупитчатые снеговые пироги. Деревья, хотя и не пошли еще в рост, но очнулись от зимнего оцепенения, стали мягче, пластичнее и не стучат уже ветками на ветру, а тихо гудят и посвистывают. Днем палит солнце, распуская землю в черный кисель, ночью подмораживает, а то сыплет крупа, белым покрывалом ложится на голую плешь земли, и такой она кажется ровной и плотной, что хоть в Параньгу, в райцентр, беги напрямую.

В один из таких дней ребята вновь отправились в школу после весенних каникул. Как обычно, у большака увидели трехлапого, закричали радостно:

— Шарик, Жучка, на!..

А более смелые даже побежали навстречу.

Но волк вдруг оскалился и поднял шерсть на загривке. Все так и попятились. Они впервые увидели его таким и не знали, что делать: то ли в школу идти, то ли домой бежать без оглядки? А вдруг он бросится на них? Даже подумать страшно…

Волчица долго стояла так, не трогаясь с места. Потом неторопливо повернулась и, прихрамывая, направилась к логову.

Эта новость всполошила всю деревню. А через несколько дней разнеслась вдруг весть, что волк загрыз татарскую девочку Марзию из соседней деревни. Тут уж все перепугались. Потом выяснилось, что не загрыз, а покусал, что ее увезли в райцентр и врачи определили: волк, или кто там напал на нее — бешеный и его следует уничтожить. Позже, правда, выяснилось, что покусала девочку какая-то бродячая собака, тем не менее о волке теперь говорили не иначе, как о бешеном. Вспомнили давнюю, еще довоенную, историю с первым мужем Потихи, тем более, что некоторые старики видели тот случай своими глазами.

Было это в пору сенокоса. Потю с женой к тому времени прожили вместе как раз год. Тогда пиштенерцы сгребали сено на лугу, что на левом берегу речки, высохшей сейчас до ручья. Потиха только что родила и взяла младенца с собой.

Положила его в тенечке под кустом, накрыла белым платком от мух и комаров, а сама, взяв грабли, пошла со всеми. Раньше ведь как было? Марийка рожала прямо в поле у суслона, на лугу за стогом сена, то есть там, где заставало ее время рожать. Родит, отдохнет чуток и опять за работу как ни в чем не бывало, будто нужду справила. Оттого, наверное, и дети крепкими рождались, коль еще в утробе матери, которая не знала ни выходных, ни декретных отпусков, знакомились с трудом, делали бессознательно разные движения в такт движениям матери. А уж чтоб с ребенком дома сидеть, когда другие работают — это вообще диким казалось.

Так вот, Клавий, Потиха то есть, сгребала сено в копны да поглядывала иногда на свой белый платок, под которым мирно посапывал сын. Вдруг проснется, заплачет, захочет есть? Хотя, если ребенок голоден, она это сразу почувствует на себе: скопившееся молоко стеснит грудь, кровь бросится в голову, жаром обволочет тело…

В какой-то миг Клавий заметила, что над платком, над сыном, стоит волк — то ли обнюхивает, то ли уволочь хочет. Молодуха аж онемела от испуга, хочет крикнуть — голоса нет. Хорошо, муж рядом был.

— Потю! Потю! — крикнула она, показывая рукой в сторону волка, и рухнула наземь, потеряв сознание.

Муж, увидя все, схватил маленький топорик, которым хворост для костра рубили да колышки тесали, и побежал к ребенку. И люди увидели, наконец, волка. Закричали, замахали граблями, застучали кто чем мог, бросились на помощь.

Волк не тронул ребенка. Неуклюже повернулся и рысцой потрусил к реке, иногда останавливался и, оборачиваясь, скалил зубы.

И надо бы Потю, прогнав волка, воротиться обратно, так нет, по-другому сделал. Размахивая топориком, гнал зверя до самой реки, переплыл вслед за ним на другой берег. Видя, что человек не отстает от него, волк вдруг встал, оскалившись, принял угрожающую позу, клацнул зубами и злобно сморщил нос.