Малёк

— Мистер Макартур, — произнес он, словно обращаясь к учителю, — мы на вашей стороне. Мы пытаемся расследовать обстоятельства вашей смерти. Но без вашей помощи у нас ничего не получится. — Последовала пауза, после чего Жиртрест продолжил: — Почему ваш призрак до сих пор гуляет по этим коридорам? Что мешает упокоиться вашему духу? Мы здесь, чтобы помочь. И просим вас подать знак.

Тишина. Ни писка. Прошло несколько секунд… все было тихо.

— Мистер Макартур, — в голосе Жиртреста слышалось отчаяние, — откликнитесь! Мы пришли разгадать тайну вашей смерти!

Гоблин и Рэмбо с трудом сдерживали смешки. Геккон все же заржал, но поспешно зажал рукой рот. Тут и я не выдержал — все тело сотрясалось от смеха, и в попытке задавить истерику я чуть не проглотил половину своего шарфа. Жиртрест вытаращился на нас с неприкрытой злобой. Мы смотрели на него. У меня задрожала нижняя губа. Внезапно разразился хаос — Геккон покатился со смеху и упал за скамью; все остальные загоготали, как индюки. Рэмбо хватался за промежность, боясь описаться от смеха. Саймон, сидевший в кресле преподобного, согнулся пополам и ловил ртом воздух. Все это время Жиртрест свирепо таращился на нас, качая головой и бормоча себе под нос.

— Ну всё! — выпалил он, задувая свечи. — Знаете что? В следующий раз я пойду один — кто-то явно еще не дорос до спиритических сеансов! — Сунув свечи в потертый рюкзак цвета хаки, он выбежал из часовни, по дороге опрокинув стопку «Традиционных и современных псалмов».

Когда тяжелая дубовая дверь захлопнулась, на секунду повисла тишина, а затем мы снова зашлись в истерике. Это было здорово — несколько месяцев тайных собраний, вызова духов и прочей жути закончились самым продолжительным приступом смеха в истории Безумной восьмерки.

20 августа, воскресенье

Жиртрест целый день с нами не разговаривал. После службы они с Джеффом Лоусоном укатили к последнему на ферму. С того дня, когда я рассказал Джеффу о его прадеде, мы с ним почти ни словом не перекинулись. Геккон считает, что он влюблен в Аманду по самые уши и ревнует, потому что мы с ней поем дуэтом. У них с Жиртрестом свои дела, и больше им никто не нужен. Видимо, Лоусон — единственный, кто до сих пор верит в «загадку Макартура».

Сегодняшняя репетиция прошла идеально — как на сцене, так и вне нее. Утром я безупречно отыграл первый акт, а потом избегал Аманды, но не выглядел при этом ни идиотом, ни грубияном. Во время обеденного перерыва красивая девочка по имени Кристина уселась рядом со мной и начала болтать что-то о прошлых двенадцати годах ее жизни. Наконец она спросила, как дела у меня. Я как ни в чем не бывало ответил: «Вот, вчера в часовне вызывали духов с ребятами». Ее глаза стали как блюдца, а потом она засмеялась и хлопнула меня по колену. Ее смех резко оборвался, когда она поймала на себе ледяной взгляд Аманды, стоявшей на балконе прямо над нами. Похоже, мой план работает. Геккон с ума сойдет, когда я ему расскажу!

20.00. Собрание группы «Африканская политика» сегодня удалось на славу. Мы обсуждали «юмор как средство политических изменений» и смотрели запрещенный фильм о комиках и сатириках, глумившихся над националистическим правительством и апартеидом. Один парень по имени Питер-Дирк Уис так похоже передразнивал Питера Виллема Бота,[46] что даже Линтон Остин тихонько захихикал, но потом взял себя в руки и притворился, что сморкается в платок.

21 августа, понедельник

11.00. Джулиан прогарцевал по корпусу, напевая песенку «Голубая луна» и раздавая письма. Мне достался маленький белый конверт. Почерк показался мне знакомым, но явно был не Русалкин, и еще я заметил, что письмо было без марки. Подбежав к кровати, я распечатал конверт.