Малюта Скуратов. Вельможный кат

По сводчатой Столовой комнате растеклась неловкая тишина. Не так давно по Москве змеей прополз слух о предосудительных отношениях, возникших между царем и миловидным сыном Басманова, который, не стыдясь, как барышня, а не воин, слишком тщательно следил за и без того пригожей внешностью. Иоанн сжал кулаки и поднял в бешенстве над головой. Взор метал молнии, и присутствующим почудилось, что они услышали близящиеся раскаты грома. Все отшатнулись настолько резко, что тени от ярко горящих свечей заплясали по стенам.

— Жестокая кара ждет клеветников и изменников, — произнес раздельно неожиданно чем-то успокоенный Иоанн. — Не бывать ему во веки веков прощенным!

— Каков негодяй! — поспешил вставить старший Басманов. — Не миновать ему и моего меча. Сына родного с женой на произвол судьбы бросил. Подумал бы: кто за него теперь ответит?

— Изменники никого, кроме себя, не жалеют, — сказал прагматичный князь Вяземский, связанный родственными узами с финансистом Никитой Фуниковым.

И тот и другой находились на вершине славы и могущества. Но ни тот ни другой не прозревали своего близкого будущего.

— Он от тебя, пресветлый государь, открестился! — возопил Федор. — Ты послушай, чем завершает подлую грамоту злодей: «Сию грамоту, смоченную слезами моими, велю положить в гроб с собою и явлюсь с нею на суд Божий. Аминь. Писано в граде Вольмаре, в области короля Сигизмунда, государя моего, от коего с Божиею помощию надеюсь милости и жду утешения в скорбях!»

— Государя моего! — эхом отозвался Иоанн. — Значит, я больше не его государь?

— Ты наш государь, — откликнулся хрипло Малюта. — Зачем тебе, великому и достойному, оставаться государем таких предателей, которых рано или поздно постигнет позорная казнь на плахе?!

Иоанну вдруг стало не хватать воздуха. Он вышел в сени и оттуда на Красное крыльцо. По довольно нелепой псевдоромантической легенде, а не согласно куда более достоверному и мужественному преданию, именно здесь Василий Шибанов, стремянный, вручил Иоанну дерзкое послание, за что и подвергся мучительному испытанию острым жезлом, не проронив ни звука. Василия Шибанова, имя которого, по словам того же Николая Михайловича Карамзина, принадлежит истории, воспевали талантливые литераторы, и среди них Алексей Константинович Толстой — знаток и интерпретатор многих событий Иоанновой эпохи. Меня с детства волновали знаменитые строки: «Шибанов молчал. Из пронзенной ноги кровь алым струилася током…»

Шибанов действительно молчал, валяясь на каменном исплеванном полу в застенке Тайницкой башни. Он не стонал, стараясь не привлекать внимания стражников, которые иногда подходили лениво, чтобы концом сапога ткнуть в бок и проверить — не умерли? Малютины помощники все-таки переусердствовали. Шибанов жарко молился, добрым словом поминая хозяина и перебирая в памяти милости, коих удостаивался. А было их — к утешению стремянного — немало. Он знал, что не выживет, и шепотом звал задержавшуюся где-то смерть.

А над весенней Москвой началась летняя светлая, почти беззвездная, ночь, и никто из столбами замерших на Красном крыльце придворных не ведал своей неотвратимой и близкой судьбы, да и не помышлял о ней, кроме Иоанна, фигура которого была летяще наклонена вперед, будто устремлена по-орлиному в грядущее.

Подмосковная эпистола в контексте мировой истории

I

Содержалась в послании князя Андрея Курбского одна тонкость, которую подметил Малюта, быстро превращавшийся из исполнителя деликатных и жестоких поручений в опытного сыскаря государственного масштаба, если охарактеризовать его сегодняшним языком. Это сделало Малюту незаменимым советником по вопросам безопасности в окружении Иоанна.

— Ежели князь подлые письмена свои собрался положить в гроб, то зачем, пресветлый государь, он их отправил в Москву?

Мысль пришла в голову Малюте, когда расспрашивал в застенке Василия Шибанова о подробностях бегства Курбского из Юрьева и причинах возвращения стремянного в город по поручению князя. Не высказать ее царю было нельзя. Шибанов на прямой вопрос ответить не смог, хотя он вообще ничего не пытался скрыть. Откровенность холопа удивляла и настораживала. Между тем в ней не заключалось ничего необычного. Поездку в Печорский монастырь к старцам, с которыми князь всегда поддерживал добрые отношения, так или иначе не удалось бы утаить. Не он признался бы — старцы не умолчали и сообщили бы государю. Прикосновенность к измене подвергала любого смертельному риску.

Малюта поведал царю о злоключениях Курбского после того, как тот перелез через крепостную стену.

— Поделом изменнику, — рассмеялся Иоанн, когда узнал, что в замке Гельмет ливонские рыцари дочиста обобрали бывшего приятеля, — спасибо, что не убили, несмотря на защиту Сигизмунда-Августа и Радзивилла.

— А в замке Армус лишились мы последнего — лисью шапку с боярина сняли да запасной украли кафтан. И лошадей забрали! — откровенничал Шибанов, болтаясь на дыбе в хомуте. — Вот до чего моего доброго князя довели гонители в отечестве.