Малюта Скуратов. Вельможный кат

В том же 1583 году, когда умер Курбский, родился знаменитый полководец Тридцатилетней войны, имперский главнокомандующий и генералиссимус Альбрехт Валленштейн, неоднократный победитель датского короля Кристиана IV и немецких князей, исповедующих протестантизм. Именно он стал центральным персонажем трилогии Фридриха Шиллера «Лагерь Валленштейна», «Пикколомини» и «Смерть Валленштейна». Валленштейн — личность более своеобразная и политически более осмысленная фигура, чем Кориолан, который нередко оказывался во власти душевных страстей. Героика Древнего Рима — возвышенная в патрицианской и высокомерной исключительности — поражала масштабом переживаемых эмоций и социально-государственным размахом. Римский сюжет и сам по себе, и в острых шекспировских репликах пробивал новую дорогу в монолите устарелых нравов, разворачивая поражающую гамму дотоле неведомых средневековым интеллектуалам ощущений.

История Валленштейна была куда изощреннее, чем история античного бунтаря, хотя и уступала кориолановской в глубине и величии сердечных страданий. По фабуле и мотивациям Кориолан скорее напоминает Курбского, чем Валленштейн, но позиции потерявшего удачу военачальника, убитого своими офицерами по подозрению в предательстве после отстранения от командования, созвучны требованиям крупного русского феодала Курбского, которые он предъявлял самодержавному монарху не в такой уж далекой от района сражения Московии. Валленштейн являл собой в момент национального упадка не только исторически, но и морально оправданную альтернативу. Конечно, Шиллер изображает Валленштейна с критической дистанции, но не осуждает его поступки в отвлеченно нравственном плане, подобно тому как наши отечественные историки, особенно недавно бесславно канувшей в Лету эпохи, разделывались с Курбским. Шекспир и Шиллер не клевещут на Кориолана и Валленштейна, как клевещет на князя Андрея советский режиссер Сергей Эйзенштейн, пытавшийся угодить Сталину, рисуя образ, входящий в глобальный исторический каталог, дешевыми и примитивными красками. Валленштейн у Шиллера, несмотря на то что он в конечном счете потерпел поражение при Лютцене от армии шведского короля Густава II Адольфа, показывается как активно действующая личность, представляющая в эгоистической борьбе за узурпированную власть в то же время и ряд позитивных тенденций, вызванных к жизни насущными условиями общественного развития. Разумеется, перед Валленштейном открывалось больше перспектив, чем перед Курбским. Но генералиссимус не мог избавиться от связанности с миром феодальных порядков и придворной власти. Он шел на хитрость, интриги и предательство там, где мог приобрести себе помощника и даже опереться на народные массы.

Курбский по сравнению с римским героем и имперским полководцем находился в совершенно иных условиях, хотя сходство не только натур и черт характера, но и ситуаций изумляют подлинной идентичностью. К сожалению, наше великое русское искусство обошло полным молчанием потрясающую по эксклюзивному трагизму фигуру князя Андрея, оставив в наследство лишь жалкую марионеточно двигающуюся тень из эйзенштейновского фильма. Как тут не вспомнить слова из шиллеровского «Пролога», предваряющего первую часть трилогии «Лагерь Валленштейна»:

Теперь на величавом склоне века,
Когда вся жизнь поэзии полна,
И пред очами — битвы исполинов,
Под стягами непримиримых целей,
За, судьбы человечества, за власть —
Решать самим, быть иль не быть свободе…

Эта строфа могла принадлежать и Шекспиру, для которого Валленштейн был современником.

Быть или не быть — таков вопрос;
Что благородней — духом покоряться
Пращам и стрелам яростной судьбы
Иль, ополчась на море смут, сразить их
Противоборством?..—

вопрошает Гамлет, еще одна ипостась Курбского, перед которым стояла похожая дилемма.

Да устремится ввысь искусство сцены,
Дабы театр теней не посрамила
Действительной, кипучей жизни сцена

[7].

Слова Шиллера на редкость созвучны кануну двадцать первого века, когда мы навсегда — я надеюсь — избавимся от определяющего влияния политической и ложнопатриотической конъюнктуры и перестанем обкрадывать отечественную и отчасти мировую историю хотя бы потому, что отечественная история составляет немалую часть мировой.

Жаль, что эта пора настанет не при жизни нашего поколения.

VI