Малюта Скуратов. Вельможный кат

Александровская слобода заполнилась московским людом. Торговцы не в проигрыше. Они снуют повсюду и хоть как-то разряжают обстановку. Государь во дворце держит речь, обращаясь к духовенству. На бояр он и не смотрит. Теперь жалобы Иоанна звучат вовсе не жалобно. Присланные глашатаи на Лобном месте грамоты читали — аж слеза прошибала! А нынче те же жалобы произносятся с ужасающей иронической усмешкой и похожи на обвинения. Князь Пронский виден Малюте в открытое окно. Губы сжаты, глаза полузакрыты, и бледен он, как утренний снег, выпавший в слободе. Иоанн перечисляет боярские вины и измены. Царская опала тяжела, как вериги. Малюта знает, что с боярами государь расправится быстро, не позволив им очнуться. Если промедлить, позднее хлопот не оберешься. И действительно, немногим больше дня хватило Иоанну, чтобы добиться желаемого. Отныне он будет казнить великих бояр без думы и боярского суда. Страну разделит на две части — земщину и опричнину. К нему, в опричнину, отойдут города и селения, и даже в Кремле обширные участки он отберет у непокорных. Обвинения выдвигались смертельные. Ошалевшие от ужаса бояре шли на все, стараясь задобрить жаждущего крови вепря.

Перед тем как выдвинуть условия, Иоанн согласился на униженную просьбу приехавших:

— Для отца моего митрополита Афанасия, для вас, богомольцев наших, архиепископов и епископов, соглашаюсь паки взять свои государства…

О боярах опять ни звука. Здесь они, стоят ни живы ни мертвы, а он никакого внимания не обращает, будто нет их уже вовсе.

— Невозбранно буду казнить изменников, опалою, смертию, лишением достояния, без всякого стужения, без всяких претительных докук со стороны духовенства, — заключил Иоанн, торжествующими очами окидывая замерзшую толпу.

Однако многие заметили и удивились, что государь лицом изменился, облез. Не навсегда ли лишился волос? Усмешка кривая, глубоко провалившиеся глаза полыхают светлым огнем. Допущенные к государю словно не понимали его речей и на все соглашались. Казни, забирай усадьбы, рухлядь, деньги, твори суд и расправу, никто больше ни за кого заступаться не волен, только возвратись в столицу, не бросай на произвол судьбы, правь по-прежнему нами. Неподдельные слезы умиления лились из глаз утративших сознание и гордость людей. Каждый надеялся, что его минует чаша сия — чаша царского гнева, не он первым отправится на плаху, не его схватят и разорят, не он ведь изменник. Изменников государь отыщет настоящих. И он отыскал их довольно быстро. Сразу по возвращении в Москву, через месяц с небольшим. Дьяк Путила Михайлов с Лобного места объявил, что главным изменником, умышлявшим на жизнь Иоанна и детей его, оказался князь…

Кто бы вы думали?

— Князь Александр Борисович Горбатый-Шуйский!

Муж ума глубокого, искусный в делах ратных, ревностный друг отечества и христианин! Это была первая жертва опричнины. Шуйские владели Суздалем. И здесь — на эшафоте — нашло кровавое решение давнее соперничество. Воевода Горбатый показал себя героем под стенами Казани. Потомок святого Владимира и Всеволода Великого. Но кто не умерщвлял бывших героев?!

Малюте на происхождение князя и его заслуги наплевать. Чем выше они, тем слаще месть. Чем выше они, тем легче народу поверить в то, что князь тайно желал отнять у государя трон в стачке с князем Курбским и предаться Жигмонту.

VIII

Разумеется, Малюта прекрасно изучил личность властелина, иначе ему бы ни дня не удержаться. Не помогло бы и полное подчинение, и отказ от собственной личности. Вельмож, готовых на это, не счесть. Близость к Иоанну требовала большего. Умение попасть в тон, умение совместить интересы дела, как они понимались, с труднообъяснимым чувством сердечной привязанности хозяина к избранному слуге.

Чем же Малюта очаровал Иоанна? Безусловно, качествами, которые ценит всякий повелитель. Это — аксиоматично, без этого никакая близость между царем и шефом силовой структуры невозможна. Но еще, видимо, чем-то: способностью угадывать и предугадывать настроения Иоанна. А может быть, человеческая привязанность к верному псу? Столь тесные отношения у русских монархов с главами секретных служб и охранных отрядов, столь нераздельное существование и столь глубокая духовная и душевная общность в прошлом отмечались лишь однажды. Император Николай I дружил с начальником III Отделения графом Александром Христофоровичем Бенкендорфом. Никакой иной параллели между этими двумя парами нет.

IX