Малюта Скуратов. Вельможный кат

— Скачи на Софийскую сторону в Новгород, ночью обыщи храм и чтоб грамоту мигом доставили!

Болотов все выполнил в точности. Грамота действительно отыскалась за образом, и ее привезли государю. «…Подписи — архиепископа Пимена и других лучших граждан — оказались верными», — повествует Соловьев, что должно было насторожить Иоанна и Малюту.

Обманулся ли Малюта, или хотел быть обманутым, или, как в случае с дворянином Ивашкой Козловым, которого посадил потом на кол, сам сфальсифицировал грамоты от имени Сигизмунда-Августа, потому что трудно вообразить, что хитрая и осторожная секретная служба польского короля сразу выпустила из своего гнезда серию обращений к русским боярам без риска провалить задуманное. Деликатное обращение к одному или двум подданным Иоанна, как в случае с Курбским, дало бы больший эффект. Среди троих один почти всегда доносчик, а иногда и двое. Впрочем, дальнейшая практика сыска свидетельствует, что в Сыскную избу, что на Лубянском холме, бегут все без исключения вовлеченные в интригу, опережая друг друга, из-за боязни оказаться в одиночестве и прослыть злоумышленником.

«Говорят, — продолжает Сергей Михайлович Соловьев, — что этот Петр, бродяга, наказанный новгородцами из желания отомстить им, сам сочинил грамоту и необыкновенно искусно подписался под руку архиепископа и других граждан. Иоанн решился разгромить Новгород».

Волынец Петр был, очевидно, способным мошенником. Однако подобный обман одному совершить мудрено. Какой-то запашок тайной службы Малютиной витает над этой сомнительной историей. Главное противоречие состояло в том, что" архиепископ Пимен благосклонно относился к опричнине, иными словами, поддерживал Басманова и Вяземского и — более того — наследовал митрополиту Макарию, который до своей кончины обладал сильным влиянием на государя и с которым у Иоанна были связаны лучшие молодые годы царствования.

— Из-под Алешки да Афанасия иначе колоды не вышибешь, — загадочно бросил однажды Васюк Грязной в тесной малютинской компании на Берсеневке, — если вредного Пимена не ухайдакать!

Архиепископ Пимен, конечно, мешал опричникам из малютинского клана, которые перестали нуждаться в чьей-либо поддержке.

— Зачем нам Алешка с Афанасием? — рассуждал Васюк, подталкивая Малюту к решительным действиям. — Они только препоны возводят да голову государю туманят. Ты, Малюта, опричнину поднял. Тебе не третьим быть, а первым.

И впрямь: кто опричнину поднимал? Он, Малюта! Третьим ли ему быть?! В Слободе он пономарем служил. За царем и Вяземским семенил. Ну, за царем — ладно! А вот Вяземский зачем ему?! И Басманов не нужен. Розыск иного требует. Зажился, Алексей Данилович!

Устранение Филиппа Колычева донельзя развязало руки Малюте, и, несмотря на то что архиепископ Пимен и Филипп Колычев враждовали, не все новгородское духовенство с равнодушием взирало на смерть опального митрополита. Если с Колычевым поступили подобным образом, то и их в любой момент худший конец подстерегает.

И все же тому, что Иоанн решил прежде расправиться с духовенством, должны существовать дополнительные объяснения. Погром духовенства, безусловно, подорвал бы силу сопротивления новгородцев — количество монастырей и церквей в городе и окрестностях говорит само за себя.

X

— Собрать всех игуменов, епископов и монахов на Городище и поставить на правеж! — велел Иоанн Малюте. — А кто окажет сопротивление — того жечь немилосердно, предав муке огненной! Пусть знают, каков гнев государев!

Малютины молодцы вламывались в монастыри, изымали ценности в пользу казны подчистую, грузили в повозки и отправляли на Городище. В Софийском храме пономарь Паисий, когда образ Богоматери опричники снимали, уцепился за рукав Малюты и крикнул истошным голосом, да так, что кровь выступила на губах:

— Не дам! Не дам! Прочь, разбойники!

— Царских слуг разбойниками ругаешь? — удивленно и тихо поинтересовался Малюта у молодого монаха. — Ах ты, лес злочестивый! Сам — прочь!

Стряхнув пальцы Паисия и неловко вынув левой рукой из ножен любимую турецкую саблю: правой не рубил — татарским ножом задета, снес отчаявшемуся защитнику православия голову с плеч.

И чьей саблей укоротил жизнь слуги Божьего?!

Площадь перед княжеским домом на Городище окрасилась в черный цвет, который изъязвляли вспышки оранжевого — дьявольского — пламени. Однако архиепископа Пимена пока не трогали.

— Страху нагнать надо! — советовал Малюте государю. — Что припрятали, добром взять будет трудно.

Иоанн усмехнулся. Совет правильный: когда Пимена охватит ужас, тогда и язык легче развяжется. Монахов тащили на допрос в железах, по дороге били и оскорбляли. Но никто не валился на колени перед Мучителем, не молил о снисхождении, а молча, с достоинством, принимал обрушившуюся несправедливую кару. Лишь один монах в пожилых летах, подняв голубой — северный — взор на царя, промолвил:

— За что?

— А вот за что! — воскликнул Малюта и толкнул смельчака в костер.

Рубиновые искры снопом взлетели в быстро темнеющее зимнее небо. Спас от мук благодетельного монаха — ничего не возразишь!