Малюта Скуратов. Вельможный кат

Странно, что и Рюриковичи и Романовы не без гордости упоминали о нерусской своей крови. Иногда цари бравировали даже татарскими корнями. Борис Годунов впоследствии любил вспоминать далекого предка Чет-мурзу, прибывшего на Русь в эпоху Ивана Калиты. Между тем в жилах избранного народом владыки текла не татарская, а русская кровь природных костромичей. Да. Странно все это! Необъяснимо! Русские нерусским происхождением кичатся, а нерусские в русские попасть норовят, да часто мимо! Да, странно все это! И почти всегда труднообъяснимо.

IV

Текст предисловия к синодику опальных гласил:

«(Лета седьм тысящь десятдесят перваго царь и государь и великий князь Иван Васильевич всея Русии прислал в Кириллов монастырь сие поминание и велел поминати на литиях, и на литоргиях, и на понахидах по вся дня в церкви божии).

(Царь и государь и великий князь Иван Васильевич всея Русии велел написати в сенаники князей и боляр и прочих людей опальных по своей государеве грамоте).

Сих опальных людей поминати по грамоте Цареве, и понахиды по них пети, а которые в сем сенаники не имены писаны, прозвищи или в котором месте писано 10, или 20, или 50, ино бы тех поминали: ты, Господи, сам веси имена их».

Самое ужасное в синодике — указание на гибельдетей, сыновей, дочерей и внуков. Безумие в ту пору поразило Иоанна и его подручников! Безумие!

Вот список пострадавших новгородцев: «(Новоторжцев): Салмана (Глуховоя), Роудака, Богдана, Меншой, Григория, Шарапа, Мисюра (Берновых), Осипа, Ивана (Глуховы). (По Малютине скаске новгородцев отделал тысящу четыреста девяносто человек), ис пищали отделано 15 человек: (По малютинские ноугородцкие посылки отделано 1490 человек). Новгородцев: Данила з женою и з детми сам-четверт, Ивана, Стефана (Фуниковы), Ивана (Бурово Чермазов), Ивана (Великово), Михайло, Ивана (Павлинов), Михайлова жена (Мазилова) з двумя дочерми да з двумя сыны, (попова Филиппова сына Благовещенского (Якова) Змиев), Ивана (Извеков)…»

И хоть отделывал Малюта из пищалей и другими способами невинных страдальцев, самому шефу опричнины от этих кровавых «скасок» не отделаться. Здесь чувствуется — в переносном смысле — его рука: рука с зажатой в ней саблей. Не стремился он скрыть от потомства ни числа жертв, ни их имена. В глубине лаконичных строчек сокрыта русская трагедия и, как ни сомнительно может прозвучать эта фраза, трагедия самого государя, который был и палачом, и одновременно жертвой тяжелейших средневековых обстоятельств, жертвой беспощадной борьбы за выживание, злой рок тяготел над ним. И в этом отношении он ничем не отличался от Гамлета, принца датского. Добрый и благородный принц убивал собственноручно и стал причиной гибели невинных душ. Офелия и Лаэрт. Целая семья исчезла с лица земли. Да за убийство одного человека отправляют на эшафот.

В малютинские «скаски» и синодики заносились лишь православные. Представители других, как сегодня любят выражаться, конфессий отправлялись в мир иной, не оставив и следа. За чужих по вере Иоанн не считал себя ответственным и не просил в монастырях возносить молитвы. И этот человек радовался, что ведет свой род от иноземцев!

V

Пока шел розыск в Александровской слободе и Москве, пока тела осужденных новгородцев и псковичей зарывали в случайно подвернувшиеся ямы без обряда христианского погребения, пока жен и детей изменников государю вымаривали голодом и отстреливали из пищалей, а то и рубили саблями, на западных рубежах дозорные шныряли возле Ревеля, чтобы донести Малюте, не пронюхали ли шведы о близящейся угрозе. Очистить от них Эстляндию было давней мечтой Иоанна. Старый магистр ордена Фюрстенберг умер, и ливонцы искали ему преемника. Он не замедлил появиться — Готгард Кетлер, однако он не захотел превратиться в московского вассала и получить из рук Иоанна корону ливонского короля. Ливонские немцы-опричники — будущие наши мемуаристы, которые вскоре предадут и Иоанна, и интересы Московии, сбежав к Сигизмунду-Августу. — Иоганн Таубе и Элерт Крузе специально прискакали в Дерпт, чтобы подыскать своей второй родине приличного правителя. Магистр отверг их притязания, и тогда они обратились к герцогу Магнусу, датчанину, не исключено, что и родственнику в каком-то колене принца Гамлета, охотно согласившемуся приехать к Иоанну, который объявил его королем Ливонии и женихом двоюродной племянницы, прелестной девушки Евфимии, дочери князя Владимира Андреевича Старицкого. Здесь кроется, быть может, ответ на вопрос, заданный Сергеем Михайловичем Соловьевым: почему Иоанн пощадил старших детей брата?

Княгиня Одоевская была второй женой князя Владимира Андреевича. Первая — Авдотья — принадлежала к роду Нагих, а боярин и доверенное лицо царя, быстро набирающий силу фаворит Афанасий Федорович Нагой состоял в близком родстве со старшими детьми князя Старицкого. Евфимию ждала совершенно иная судьба, чем Евдокию, хотя и она вскоре умерла, но не палач все-таки оборвал ее дни, а чума, поразившая столицу.