Малюта Скуратов. Вельможный кат

История прерывна, цепь ее событий откровенно алогична, непоследовательна и зависима от обстоятельств, складывающихся непредсказуемо, и от прихоти отдельных личностей, нередко ничтожных. Властители всегда пытались, оглядываясь назад с эгоистической целью, искать в ней опорные и выгодные для себя точки, искажая и ее и свое время. Непрерывность существования народа еще не дает оснований утверждать непрерывность, связанность и развитие по восходящей происшедших процессов. Эпоха Сталина ничем не напоминала эпоху Иоанна IV и оказалась несравнимо более чудовищной и кровавой, чем любые периоды, пережитые Россией.

Какой же из Алексея Басманова Ежов? Отважный воин и одаренный воевода, стоявший у истоков опричнины, ни деяниями своими, ни характером личности, ни подробностями отношений с кремлевским властелином не похож на трусливого и лживого партаппаратчика Ежова, провинциального Фуше, бездарного и ленивого, всю жизнь занимавшегося идеологическими интригами, доносами и составлением по указке вождя расстрельных списков. Вдобавок этот карлик никогда не входил в ближайшее окружение Сталина.

Нет, Николай Иванович иная натура, чем Алексей Данилович, долгие годы друживший с царем. И даже метафорическое сравнение и употребление фамилий с переносным — всегда приблизительным — смыслом заводит нас в тупик и делает историю плоской, знаковой, одномерной, глуповатой, неинтересной и вполне предсказуемой, перечеркивая саму идею ее бурного, противоречивого, мятежного и животворного развития, несмотря на льющиеся потоки крови.

То же стоит заметить и о сравнении Малюты Скуратова с Берией. Совершенно невозможно вообразить оплывшего и поблескивающего гиммлеровским пенсне Лаврентия Павловича штурмующим какую-либо твердыню с автоматом в руках и гибнущим при выполнении воинского долга. А ведь этот герой следственных изоляторов и тюрподвалов, которые, впрочем, он посещал крайне редко, имел звание маршала и мог бы, подобно другим высшим воинским чинам, попадать в критические ситуации, стоящие жизни.

Но нет! Куда там! Берия не покидал Лубянского холма и оказывался в сложных ситуациях совсем иного рода.

XI

Сталин был хитрее и продуктивнее профессора Янова, что касалось истории, когда, опираясь на факты, утверждал, правда преувеличивая, что Малюта Скуратов являлся выдающимся военачальником и погиб в бою при взятии одной из ливонских крепостей. Именно Сталин настаивал на стройности и логичности исторических процессов, на поступательном развитии гражданского человеческого общества, закономерной смене его фаз и прочих марксистских бреднях, пользовавшихся успехом в прошлом веке и не имеющих и малейшего отношения к реальной жизни. Все это и позволяло вождю народов создавать порочные идеологические схемы, с помощью которых, однако, невозможно было объяснить, почему Лев Николаевич Толстой отказался от мысли писать роман о декабристах — этих мучениках прогрессивного экстремизма.

Как ни удивительно, концепции Сталина и профессора Янова в чем-то близки. Они разнятся главным образом арифметическим знаком. Концепция же Николая Михайловича Карамзина совершенно не устраивает профессора из Гарварда. По старой зловещей привычке советского лектора он смеет ее назвать лукавой и приводит в свою пользу апокрифическую эпиграмму Пушкина, автограф которой никогда не был обнаружен. Текст, оскорбляющий Карамзина — помните? — тот самый, насчет «необходимости самовластья» и «прелести кнута», — извлекли из рукописных пушкинских сборников, что наводит, и не только меня, на грустные размышления. Профессор советской поры Борис Томашевский потратил немало чернил, чтобы доказать, что эта эпиграмма принадлежит великому поэту, хотя тот признавался сам в письме к князю П. А. Вяземскому в авторстве абсолютно другой эпиграммы и к тому же — единственной.

И Николай Михайлович Карамзин, и Константин Дмитриевич Кавелин в книге «Тень грозного царя» получают абсолютно обветшалую советскую и примитивную трактовку из банального школьного учебника. Сергея Михайловича Соловьева профессор Янов так не унижает, как унижает Николая Михайловича Карамзина, — это и в эмиграции небезопасно и чревато подрывом собственного реноме. Вообще советские ученые в годы, предшествующие смерти Сталина, с очевидным пренебрежением относились к Карамзину. Так, например, кандидатская диссертация молодого талантливого ученого Юрия Михайловича Лотмана в 1951 году носила название «Александр Николаевич Радищев в борьбе с общественно-политическими воззрениями и дворянской эстетикой Карамзина». Имени и отчества Карамзина автор не указывает. И действительно, к чему они? Легко себе представить концепцию, которая положена в основу этой диссертации.