Малюта Скуратов. Вельможный кат

Малюта не любил ничего иноземного, кроме оружия. Пуще остального внушало ему подозрение то, что привозили сюда немчины. Их внешний вид и особенно язык — лающий, будто состоящий из обрубков — отвращали и вызывали ироническую усмешку. Тонконогие, в чулках, кафтаны легкие, ни на что не годные, шапки причудливые, с перьями, на руках — диковинные перчатки. Для каждого пальца отдельный чехольчик. Словом, не люди, а какие-то куклы, которых показывали скоморохи утайкой. А оружие сработано как надо. Тяжелые мечи железо перерубали. Латы блестящие, легкие, но прочные. Поножи, каких на Руси не встретишь. Странно, что у вертких и по внешности слабосильных людей столь завидное оружие. И владели им ловко.

С татарвой и турками Малюта тоже предпочитал не иметь никаких дел, однако саблю приобрел у османов-купцов — кривую, в изукрашенных ножнах. Острую на диво — летящий прутик перерубала, а голову с плеч сносила напрочь — с единого замаха. Ружья Малюте тоже нравились — нетяжелые, удобные и безопасные. Похожи на игрушки, ими и дитя управится. Вот эту ненависть к иноземцам и привязанность к некоторым полезным изделиям он никак примирить внутри себя не умел да и, наверное, не хотел.

— Зачем их сюда пускают? — спрашивал Малюта Басманова. — Мы по ихним дорогам не шляемся. Куда ни глянь в Москве — везде немчины. Гнать из Ливонии псов пора. Берег очистить от басурман.

— А Казань? — наставительно напоминал Басманов. — Казань на загривке висит, как борзая у волка. Молод ты, Малюта, про то рассуждать, хотя действительно: куда ни плюнь — попадешь в немчина, а немчин, что жидовин, для русской жизни пагубен.

— Они возле князя Андрея так и вьются. Он к чужому привержен.

— Гудцов наших выпихивает со двора. Когда песни заводят — уши затыкает и морщится. А женкам худосочным платочком машет. Да все рыжим и каким-то кривоглазым. — И Грязной, тенью следующий за Малютой, сразу переводил разговор на женщин, без которых ни теплой мужской беседы, ни развеселой жизни не мыслил.

— Ну, подождите: доберемся до вас, — щерясь, грозил Малюта. — Доберемся. Но Ливонию раньше свернуть надо. Оттуда ползут.

— А Казань? — повторял с раздражающим спокойствием Басманов. — Когда тебя теснят спереди и сзади, не очень разгуляешься. Правда, Афанасий?

Князь Афанасий Вяземский не отвечал. Он вообще язык свой не утруждал, предпочитая действовать, а не толковать о пустяках, за что государь его начал давно к себе приближать. Басманов, тонко чувствовавший перемены в настроении Иоанна, быстро заводил дружбу с новым фаворитом. Вяземский слыл неглупым человеком, обладавшим большой выдержкой и сметкой хозяйственной. Твердость он не раз выказывал не только на охоте. В Воробьеве первым бросился на взбунтовавшуюся чернь. И молча метал людишек в разные стороны.

Сейчас за столом в доме Басманова Малюта отчего-то припомнил немчина Ганса Шлитте, который года три назад крутился здесь, в Москве, и даже государю наобещал с три короба. Тонконогий, как все иноземцы, с остренькой бородкой, он походил на какую-то экзотическую заморскую птицу. Толмач из Посольской избы, по прозванию Елизар, часто Шлитте переспрашивал: то ли словцо заковыристое плохо разбирал, то ли вообще с трудом понимал речь тихую, уклончивую и уснащенную всякими дополнениями.

От Елизара и проведали про этого самого Шлитте поподробнее. Кремлевская стража — народ любопытный, недоверчивый. А с немчином воинников пять ломилось в царевы покои. Воинники в латах, шлемы, оперенные разноцветьем, накидки бархатные. Басманов приказал пустить. И князь Андрей Курбский тут как тут. Он всегда при иноземцах. Чужое милее своего. Не Малютой замечено.

— Про страны дальние брехал. Сам родом из Саксонии. Императора Священной Римской империи Карла Пятого первый друг. От императора всего и добивается. Государь зодчих просил прислать, оружейников, лекарей, аптекарей, звездочетов и даже корабельного мастера, чтобы большие лодки строить.

— Деньги просил в задаток, — сказал опытный пушкарь Матвеев. — Сулил много.

Пушкари золотом более иных воинов интересуются. Им порох нужен, повозки, лошади.

— А вот и нет, — отрезал Елизар. — Он от чистого сердца предлагал, раз такое дело! Только вы, дескать, со мной противу турок пойдите.

Толмачи к чужестранцам приверженность имеют. Кто за подарки, а кто и просто.

— А какое такое дело? — всполошился Матвеев.

— Да такое! Река в другое русло поворачивает — и мы с ней!

— В какое русло? — опять подозрительно спросил Матвеев, не разумея тонкого дипломатического намека.

— В новое, — засмеялся Елизар и, махнув рукой, пошел в дворцовые сени, не оглядываясь на слушателей.

Малюта потом несколько дней оберегал Ганса Шлитте от любопытства толпы, близко видел, как князь Андрей чуть ли не в обнимку с ним ходил, пировать к себе в дом приглашал и расспрашивал про жизнь саксонскую, польскую и литовскую. Ганзейское недоброжелательство ругал и утверждал, что русский боярин да вдобавок князь с давних лет имеет право жить, где ему заблагорассудится, и отъезжать прочь из Москвы и от государя волен в любое время.