Малюта Скуратов

Поляки предлагали князьям И. Д. Бельскому, И. Ф. Мстиславскому, М. И. Воротынскому и боярину И. П. Федорову перейти на их сторону, причем в некоторых случаях речь шла об отторжении русских земель и совместных боевых действиях против царя. Что это было? Масштабный военно-политический проект? Или характерная для того времени игра с фальшивыми письмами? Поляки поставили на беспроигрышный вариант: либо удастся «подставить» лучших воевод Ивана IV, либо кто-то из них (хотя бы один!) согласится с предложенными условиями и сыграет роль «суперагента» в стане московского государя. Царь, в распоряжение которого эти послания попали, игру противника раскусил. От имени адресатов он отправил ответные письма, осыпая врага колкими насмешками.

Воля царя водила рукою И. П. Федорова, когда боярин писал ответное послание королю Сигизмунду II Августу. Среди прочего письмо содержало задиристые слова: «…Я уже человек немолодой, и недолго проживу, предав государя своего и учинив лихо над собственной душой. Ходить вместе с твоими войсками в походы я не смогу, а в спальню твою с курвами ходить — ноги не служат, да и скоморошеством потешать не учен. Так что мне в твоем государском хотении?»[88]

Государь ничуть не опасался за своих вельмож. Позднее он скажет представителю английской короны Энтони Дженкинсону: «Всё это — козни польского короля, сделанные с намерением… вызвать обвинения различных сановников… в измене»[89].

Для Ивана Грозного, с его артистической натурой, совокупность ответных «кусательных» посланий составляет прежде всего выигрышную «сцену»: речь центрального персонажа о гнусности злодеев, ему противостоящих. Царь вышел на сцену, произносил монологи, издевался над вражеским тупоумием. Красивая роль. Пусть не из тех, какие положено играть на котурнах, однако… едкий пафос ее пришелся русскому монарху по душе.

Но все ли письма удалось перехватить?^{14} Все ли русские адресаты возжелали проявить лояльность к своему государю? Ведь отношения между ним и служилой аристократией оставляли желать лучшего. Несколько княжеских и боярских родов к тому времени «обязаны» были Ивану Васильевичу казнью своих представителей (Шуйские, Пронские, Горенские, Кубенские, Трубецкие, Кашины, Воронцовы, возможно, Хилковы и Палецкие). Да и те же четыре военачальника, которым адресовались послания поляков, — не возникло ли у них желания, явно «сдав» переписку, в тайне подготовить переворот? В отношении князей Мстиславского, Бельского и Воротынского подобного рода подозрения, скорее всего, беспочвенны: эти люди всю жизнь честно дрались за Россию, а Бельский и голову за нее сложил. Но вот у Федорова основания пойти на сотрудничество с поляками как будто имелись. Его держали голым в заточении в связи с расследованием событий 1546 года, и он во всем тогда повинился. Впоследствии И. П. Федорову пришлось отправиться в ссылку. Трудно забыть такие унижения…

Один польский агент прямо сообщал своему монарху, что московская знать «хочет перейти под его покровительство». Однако впоследствии он попался, был схвачен и посажен на кол.

Осенью 1567 года польско-литовская армия во главе с королем сосредоточилась в Южной Белоруссии для противодействия наступающим русским полкам, но бездействовала. По данным польских ученых, там собралось 47 тысяч бойцов — огромная сила![90] С самого начала Ливонской войны поляки и литовцы не выводили столь мощной армии против русских. Откуда у польского короля появились сведения о готовящемся наступлении в Ливонию? Не было ли у них надежды использовать замешательство в нашем лагере, возникшее в результате чаемого переворота, и разбить русскую ударную группировку? Или отбить Полоцк, в котором как раз сидел первым воеводой Иван Петрович Федоров?[91]

Князь Владимир Андреевич предоставил царю список из тридцати знатных людей, склонявшихся к заговору[92], и, возможно, другие бумаги, способные скомпрометировать их как изменников. Заговорщики вроде бы планировали передать царя в руки поляков. Было ли это всего лишь намерением или чем-то более серьезным? Трудно сказать. Они могли рассчитывать на содействие своих многолюдных свит — слуг, зависимых людей, «боевых холопов». Иными словами, располагали серьезной военной силой. Князь Старицкий выдал их колебания в сторону нелояльности то ли непосредственно во время военного похода осенью 1567 года, то ли после того, как польская армия отступила от русских границ.